Анатолий Иванов - Повитель

— Чего дерешься? — спросил он только, скосив глаза на дрожащий в отцовской руке прут. В голосе его звучала обида и удивление.

— Иди, иди, дома разъясню ремнем, — пообещал отец.

— Не кричи… Приду сам, если захочу, — упрямо заявил Петька.

Григорий шевельнул губами и удивленно поднял лохматые брови:

— Ах ты, стервец!..

Прут свистнул на этот раз коротко и пронзительно, и на голые ноги Петьки будто кто плеснул горячую струйку воды. Но и на этот раз Петька не заплакал. Вместо него заревела Поленька, а он посмотрел на красную полоску на ногах, потом стряхнул с рубахи песок, повернулся и пошел домой впереди отца. Поленька в слезах глядела им вслед.

На другой день она напрасно ждала Петьку. Через неделю встретила его за выгоном, хотела спросить, почему он не приходит играть. Но Петька сам подошел к ней и сказал, опустив стриженую голову:

— Мне отец не велит к тебе ходить.

— Почему? — в голубых глазах девочки было крайнее удивление.

— Не знаю, — тихо отозвался Петька. — Он сильно ругался.

— И ремнем… бил?

— Говорит, еще будешь водиться с ней — отдеру…

— Я сама… я сама к тебе приду завтра, ладно? — проговорила она, уверенная, что в этом случае никакой вины Петьки перед отцом не будет.

— Не надо, — еле слышно отказался Петька. — Я сам приду к тебе… когда-нибудь. Я что? Я не боюсь ремня…

Петька действительно приходил к ней несколько раз. Но долго не задерживался. Дружба их постепенно ослабевала.

Как-то Григорий Бородин снова застал их на песке, тут же надавал Петьке подзатыльников и пригрозил Поленьке. Что сделал отец с ним дома, Поленька не знала. Только Петьку не видела больше до следующей весны.

А весна была холодная, дождливая. В начале мая выпал снег. В этот же день он и растаял, зато почти до самого июня дули сильные ветры, гоня по озеру огромные, в белых лохмотьях волны.

Наконец проглянуло солнце, высушило песок. Но лишь в середине июня пришло в Локти настоящее летнее тепло.

Дети опять встретились на берегу. Только Петька часто поглядывал в сторону своего дома и наконец проговорил виновато:

— Мне домой надо. А то придет он скоро…

Поленька знала, о ком говорит Петька, и молчала.

В это солнечное тихое утро Андрей Веселов, как обычно, появился в конторе, где уже толпились колхозники, собираясь на прополку посевов. Отправив людей на работу, Андрей пошел на конюшню, попросил конюха Авдея Калугина, того самого, которого выпороли когда-то колчаковцы, запрягать коня.

— Далече? — строго спросил старый Авдей. Будь то председатель колхоза или кто другой, Авдей должен был знать, куда поедут на его лошади (всех колхозных коней он считал своими), долго ли проездят.

— Надо глянуть, подошли ли травы на лугах.

Авдей стал запрягать рослого, гладкого жеребца, в сотый, в тысячный раз наказывая, чтоб не гнал без надобности председатель коня, чтоб обязательно накормил его на лугу да привез бы оттуда свежей травки на ночь.

— Вот я литовочку приторочу тебе к ходку. Слышь-ка? Легонькая, как вода. Вчера сам отбил ее.

Садясь в ходок, Веселов увидел бегущих к нему людей. Впереди его жена, заплаканная, с непокрытой головой.

Позади всех ковылял, опираясь на палку, дед Игнат Исаев.

«Что еще случилось?» — беспокойно подумал Андрей и спрыгнул с ходка на землю.

Подбежав к мужу, Евдокия ткнулась ему в плечо. Колхозники, взволнованные и напуганные чем-то, толпились вокруг, не решаясь произнести ни слова.

— Да что с вами? — сердясь, воскликнул Андрей. — Говорите!

Евдокия оторвалась от мужа, подняла голову с полными слез глазами:

— Я приемник включила… Бомбят города наши… Война ведь…

В ту же секунду заговорили все разом:

— Господи! Пожить спокойно не дадут…

— Да где она, война-то? Далеко от наших краев или близко?

Кто-то заголосил на всю деревню.

— Да тихо вы, спокойно! — громко крикнул Веселов. — Без паники чтоб… Все на работу по своим местам. Поеду в район, узнаю…

… Другой, четко размеренной жизнью жила теперь деревня. Радио в колхозе не было, и Веселов принес в контору свой батарейный приемник. Утрами сюда собирались люди и, прослушав сводку Информбюро, спешили в поле, на фермы.

Настроение взрослых передавалось и детям. И хоть Поленька и Петька не особенно ясно представляли себе, что такое война, но, видя озабоченность старших, как-то посуровели, притихли. На озеро ходили теперь редко. Берег все лето был пустынным и неуютным.