Анатолий Иванов - Повитель

— Сюда, сюда, садись, — неестественным голосом проговорил Григорий, кинулся к стене и схватил табуретку.

— Постой… сядь-ка туда сам! — ответил Зеркалов и опустился на кровать.

Почувствовав под собой что-то твердое, пошарил рукой и вытащил обрез.

— Не расстаешься? — спросил он, кладя оружие возле себя. Григорий не мог понять: догадался Зеркалов, как он хотел встретить его, или не догадался? На всякий случай ответил неопределенно:

— Как же? Держу под рукой на случай…

И вдруг Зеркалов спросил напрямик:

— Зачем у стенки таился?

— Что ты, что… Терентий Гордеич! Как такое тебе… — замахал обеими руками Бородин, вскакивая с табурета. Но махал слишком уж усердно. Зеркалов только усмехнулся:

— Ладно, сиди. Мне с тобой некогда тут… Уговор помнишь?

— Хе, хе… — не к месту рассмеялся Бородин. — Насчет Веселова? Вы ж его чуть раньше не кокнули…

— Откуда знаешь, что мы? — торопливо проговорил Терентий.

— Кому ж еще?

— Ну… подвернулся случай, — согласился Зеркалов. — Что ж, упускать его?

— Это конечно…

— А поскольку жив еще Веселов…

Опять вскочил Бородин и взмахнул руками, забормотал жалобно:

— Терентий Гордеич! Ведь говорил же я: толку ли вам с одного Веселова? Что жив, что мертв…

Ни слова не говоря, Зеркалов встал, подошел к Григорию, резким толчком отбросил его назад, на табурет. И угрожающе выдавил из себя:

— Ты не крути, Гришка!.. Не открутишься у меня! Понял?

Григорий опустил голову, стал смотреть на бледноватые лунные пятна у себя под ногами. Он давно понял, что не открутится.

Наконец поднял голову и проговорил униженно:

— Ладно… Только… не забыл, Гордеич? Вторую половину мне… Ведь зимой задаток только дал…

— Будь спокоен. Слово свое мы держим, — заверил Бородина Зеркалов и встал. — Итак, завтра… задача простая. Клямка на дверях у Веселова есть?

— Как же…

— Значит, легче. Дверь на клямку, окна… Черт с ними, с окнами, можно не подпирать. Облить керосином стены и… понятно? Есть керосин?

— Найдется. Только… выскочит же он через окно…

— Ну… а это зачем я дал тебе? — тихо спросил Зеркалов, поглаживая обрез. Лунный свет падал теперь на кровать, и короткий вороненый ствол мирно поблескивал мягким матовым сиянием. Григорий, не спуская глаз с оружия, некоторое время сидел молча, будто прислушиваясь, не скажет ли Зеркалов еще чего. Но тот выжидающе молчал.

— Не-ет… — выдавил наконец из себя Бородин. — Я еще никого не убивал… Поджечь — ладно… А больше и не проси… не уговаривались… Да и как же? Сразу на свет люди выскочат. Мыслимо ли дело — пожар! Где уж тут стрелять?

Зеркалов прошел к двери и остановился, терпеливо слушая прерывающийся шепот Григория. Затем холодно усмехнулся:

— Ладно, не уговаривались… Забыл ты все, Григорий: и лавку и Дуняшку…

— А?!

Бородин, не шевелясь, не мигая, смотрел перед собой — в пустоту, не видя Терентия, не понимая, при чем же здесь Дуняшка.

— Сам я пойду с тобой завтра, — вдруг услышал Григорий звенящий голос Зеркалова.

В окно по-прежнему лился с улицы желтовато-прозрачный лунный свет. Он пронизывал комнату насквозь, через силу отгоняя темноту в угол. Григорий сидел на прежнем месте и сосредоточенно наблюдал, как белесое лунное пятно неслышно перекидывалось с кровати на стену, ползло все выше и выше… А потом медленно стало уменьшаться и погасло: луна, видимо, скатилась за кромку леса.

Григорий знал, что Зеркалов давно ушел. Когда он осторожно скрипнул дверью, лунное пятно только-только приподнялось над кроватью. Но едва угас жиденький луч в комнате, Бородин вздрогнул, словно вдруг обнаружил, что остался один. Вздрогнул — и вспомнил последние слова Зеркалова: «Надо, Григорий, подрубить сук, на котором все они сидят. Тогда грохнутся оземь, да, может, иной и до смерти ушибется…» Что за сук? Кто сидит на нем? Зачем его рубить?

Григорий даже помотал головой. Но это не помогло ему добраться до смысла зеркаловских слов.

День прошел быстро — казалось, был вдвое-втрое короче других. Когда стемнело, Григория охватил озноб… Он пораньше спустился вниз и лег, не раздеваясь, в постель, надеясь, что и Аниска последует его примеру. Но она, как назло, долго стучала дверями, переходя из комнаты в комнату. И Григорий беспокойно думал: «Придет Зеркалов — услышит ведь она!!» Он встал и на всякий случай приоткрыл дверь, чтоб не делать лишнего шума потом.

Наконец Аниска затихла, видно, улеглась.