Эрик Сигал - Однокурсники

И пока все разглагольствовали, перебивая друг друга, наставник Смит тихонько улизнул. Больше его никто никогда не видел.

Тем же вечером в Кембридж прискакал Поль Ревир с ужасной новостью из Лексингтона и Конкорда.

Некоторые студенты присоединились к минитменам [38] Минитмен (от англ. minute — минута) — воин-ополченец в начальный период Войны за независимость. , которые спешно сооружали баррикады в парке Кембридж-Коммон, готовясь отразить нападение британцев.

Но те так и не пришли. Бруклинские ополченцы, возглавляемые Исааком Гарднером, выпуска 1847 года, устроили засаду на пути красномундирников на перекрестке Ватсонс-Корнер. И хотя сам Исаак пал в этом бою, его бесстрашное нападение заставило британцев броситься врассыпную и подумать, что весь путь к Кембриджу буквально кишит такими же свирепыми патриотами.

Благодаря подобным людям в Гарвардском дворе так и не было военных сражений.

Тем душным днем, когда я впервые прочитал слова, написанные Джоном Элиотом, я поневоле задумался, как бы мы, современные студенты, повели себя, будь наш университет окружен вооруженными силами? Что бы мы делали — швыряли бы во врагов «летающие тарелочки» фризби?

Было почти пять, когда я вернулся с обеда. Я сразу же пошел к мистеру Уинтропу, чтобы извиниться. Оторвавшись от письменного стола, он посмотрел в мою сторону и сказал, мол, он даже не заметил, что меня не было.

Вот так я и живу.

Когда студенты выпуска 1958 года возвращались в Кембридж на последний курс обучения, все с болью понимали, как мало песчинок остается в песочных часах, отмеряющих для них университетскую жизнь. Ведь ровно через девять месяцев из уютного чрева Гарварда всех их вышвырнут в холодный, жестокий мир.

Казалось, все происходящее ускоряется с пугающей быстротой. Старшекурсники были похожи на лыжников, которым надо спуститься с горы: некоторые из них боятся движущей силы и, хотя ехать осталось совсем недалеко, они все равно не способны удержаться на ногах.

До сих пор среди учащихся выпуска было трое самоубийц — все они так или иначе не выдержали перегрузок, которые нужно было вынести, чтобы остаться в Гарварде. А теперь, на последнем курсе, еще двое покончат с жизнью. Но на этот раз из страха покинуть Гарвард.

Заключительное действие этой пьесы печально еще и по другим причинам. Цинизм, свойственный студентам в первые три года учебы, как ни странно, постепенно превращается в ностальгию, из которой к июню рождается сожаление. О потраченном впустую времени. Об упущенных возможностях. О беззаботности, которая отныне станет для всех недоступной.

Но есть и исключения. Это те, кто без потерь проходит сквозь горнило последнего курса и, как правило, приносит славу всему выпуску.

Один из них дебютировал в качестве солирующего пианиста с Бостонским симфоническим оркестром 12 октября 1957 года.

Впрочем, тот Дэнни Росси, который, слегка волнуясь, подходил к роялю в зале, заполненном почтенной публикой, сильно отличался от юного очкарика, который уезжал из «Элиот-хауса» этой весной.

Он больше не носил очков.

Но не потому, что у него улучшилось зрение, хотя на внешности это отразилось потрясающе. Подобной метаморфозой он обязан словам, которые обронила одна влюбленная в него почитательница из числа девиц, работавших летом в штабе Тэнглвудского фестиваля. Обратив внимание, что он никогда не снимает очки, даже когда они ему не нужны, девушка отметила, как привлекателен пронизывающий взгляд его серо-зеленых глаз и как жалко, что он прячет их от публики за стеклами очков. На другой же день он отправился в город и подобрал себе контактные линзы.

Едва Дэнни вышел на сцену «Симфони-холла», он сразу же ощутил, как права была его подружка, когда давала ему свой совет. Сквозь вежливые, дружеские аплодисменты он услышал одобрительные возгласы: «Смотри, какой симпатичный!»

Его выступление было почти безупречным. Он играл очень эмоционально. А при заключительном аккорде уронил голову, и несколько прядей упали ему на лоб.

Зал устроил ему овацию.

Как долго длились аплодисменты, он не заметил. По правде говоря, восторженное обожание публики просто захлестнуло его, как волной, и он совершенно утратил чувство времени. Он мог бы стоять так на сцене вечно, если бы не Мюнш, который дружески приобнял его за плечо и повел за кулисы.

Едва он добрался до своей уборной, как появились родители. А потом, следом за ними — журналисты: словно новые планеты, они неотступно кружили вокруг звезды первой величины по имени Дэнни Росси.