Эрик Сигал - Однокурсники

— Эй, Росси, я слышал про твой рояль, мне очень жаль.

Дэнни поднял на него глаза.

— Что они о себе воображают, черт бы их побрал? — неожиданно взорвался тот.

— Сказать тебе правду? — откликнулся Эндрю. — Они воображают, будто являются воплощением всего изысканного. А на самом деле это просто кучка пустоголовых преппи, которые попали сюда лишь благодаря тому, что их богатые родители оплачивали им учебу в дорогих школах. А из-за парней вроде тебя они чувствуют себя неуверенно.

— Из-за меня?

— Ну да, Росси. В тебе все дело. У тебя есть то, что невозможно купить за деньги, и это бесит их до чертиков. Они завидуют, ведь у тебя есть настоящий талант.

Дэнни помолчал немного. Затем посмотрел на Эндрю и тихо произнес:

— Знаешь, Элиот, а ты действительно хороший парень.

Теду никак не удавалось сосредоточить свое внимание на Елене Троянской. Но не потому, что рассказ профессора Уитмена о появлении Елены в третьей песне «Илиады» не доставлял ему никакого удовольствия. Просто все мысли Теда устремились к образу даже более дивному, чем прекрасный лик той, ради которой тысячи кораблей однажды пустились в плавание.

Вот уже больше года он не сводил глаз с этой девушки. Прошлой осенью они стали вместе изучать древнегреческий язык, и Теду до сих пор не забыть того мгновения, когда он впервые увидел ее: утреннее солнце нежно светило сквозь окна Север-холла, озаряя эти янтарные волосы и тонкие черты лица, которое было словно выточено из слоновой кости. Платье девушки, неброское, но сшитое с большим вкусом, заставило его вспомнить о нимфе из оды Горация — «simplex munditiis» — «прекрасное в простоте».

Он хорошо помнит тот день, уже тринадцать месяцев назад, когда Сара Харрисон впервые привлекла к себе его внимание. Стюарт попросил кого-нибудь из студентов проспрягать слово «paideuo» в имперфекте и в первом аористе, и она вызвалась отвечать. Девушка всегда робко занимала место в самом последнем ряду у окна — в отличие от Теда, который предпочитал сидеть впереди и точно по центру. Она читала вслух правильно, но таким тихим голосом, что профессор вежливо попросил ее говорить громче. Это и был тот самый момент, когда Тед Ламброс повернул назад голову и увидел девушку.

С тех пор он стал садиться на другое место — в первом ряду, но крайнее справа, так, чтобы можно было созерцать Сару и одновременно участвовать в учебном процессе. Дома в письменном столе он хранил «Реестр Рэдклиффа» и, как запойный пьяница, то и дело доставал журнал колледжа и тайно любовался ее фотографией. Скудную информацию о девушке, приведенную под снимком, он выучил наизусть. Она была из Гринвича, штат Коннектикут, посещала школу мисс Портер. Жила в общежитии Кэбот-холл — вряд ли он когда-нибудь наберется смелости ей позвонить.

На деле же ему не хватало духу даже просто обратиться к ней после занятий. Так он и жил целых два семестра, сосредоточивая свое внимание в равной степени на сложных формах греческих глаголов и на прелестных чертах лица Сары. И если, отвечая на вопросы преподавателя по грамматике, он демонстрировал смелость и решительность, то сказать хотя бы несколько слов ангельской Саре Харрисон ему не позволяла патологическая робость.

Но потом случилось нечто непредвиденное. Сара не смогла ответить на какой-то вопрос.

— Простите, мистер Уитмен, но мне никак не удается понять особенности гекзаметра Гомера.

— Чуть больше практики, и у вас все получится, — доброжелательно ответил профессор. — Мистер Ламброс, вы не могли бы прочесть вслух и перевести эту строку, будьте любезны.

Так все и началось. После занятий Сара сама подошла к Теду.

— Черт возьми, ты читаешь с такой легкостью. Как это у тебя получается?

Он едва смог призвать все свое мужество и ответить ей.

— Я бы с удовольствием помог тебе, если хочешь.

— О, спасибо. Я была бы тебе очень признательна, честно.

— Как насчет чашечки кофе в «Клюве»?

— Отлично, — сказала Сара.

И они вместе вышли из Север-холла и зашагали рядом.

Тед сразу понял, в чем ее трудность. Она совершенно игнорировала наличие «дигаммы» — греческой буквы, существовавшей в языке во времена Гомера, но с тех пор вышедшей из употребления, поэтому ее даже перестали печатать в текстах.

— Ты просто представь себе, где в слове можно поставить на первое место «w». Как, например, в oinos, которое тогда станет woinos, и сразу же напомнит тебе слово «вино», что оно и означает.

— Знаешь, Тед, ты так прекрасно объясняешь.