Эрик Сигал: Однокурсники

Я предложил музыкальное отделение или оркестр. Может, он захочет учредить какую-нибудь награду за музыкальное сочинение или выступление. Что-нибудь по своей части. Он говорил очень любезно, но ответ все равно был «нет».

Это меня немного шокировало и чуть не вывело из себя. Тогда я настойчиво поинтересовался: неужели он такой равнодушный и ему совсем не хочется кого-то поддержать?

При этих моих словах они с Марией переглянулись.

Затем она очень деликатно попросила меня понять все правильно. Дэнни вовсе не равнодушный человек. Просто их жизнь совсем не похожа на ту, которая кажется всем при свете рампы. На самом деле они много думали, что можно было бы подарить Гарварду. Но им бы хотелось, чтобы их вклад был целенаправленным.

Я понял, что сейчас они все расскажут. И в то же время почувствовал, как нарастает напряжение в комнате.

И тогда Дэнни осведомился, можно ли ему направить свой дар медицинскому факультету. Я спросил его, что он задумал.

Тут Мария сказала, что они решили основать кафедру неврологии. И чтобы особое внимание там уделяли исследованиям дисфункции двигательной зоны коры головного мозга.

Я потерял дар речи. Понимает ли чета Росси, что основать кафедру на факультете медицины стоит миллион баксов? Дэнни сказал, что понимает. И перечислит эту сумму при единственном условии: это будет анонимный взнос. Совершенно анонимный.

Это известие меня совсем оглушило. С чего бы этому парню быть таким щедрым, да еще и без всякого признания своих заслуг? По сути, я так его и спросил: это ведь благородное дело — почему они хотят, чтобы никто об этом не узнал?

Он снова посмотрел на Марию. Похоже, они думают одинаково.

После этого Дэнни, сначала медленно и запинаясь, стал рассказывать мне о том, какова истинная причина, по которой он был вынужден забросить фортепиано. Речь шла о физическом увечье. У него обнаружилось нарушение в коре головного мозга, из-за чего он не может контролировать левую руку.

Я почувствовал, как у меня заныло сердце. Слушать это было невыносимо.

Но Дэнни делал вид, будто ему все нипочем. И даже пошутил, что вклад его не такой уж и бескорыстный. Он, видите ли, готов поспорить, что однажды какой-нибудь толковый гарвардский исследователь найдет лекарство от его болячки — «еще до того, как состоится встреча нашего выпуска по случаю пятидесятилетия окончания университета». И пообещал, что тогда будет развлекать наш курс своей игрой на рояле, пока всем не надоест.

Я сказал, что обязательно буду сидеть в первом ряду на этом концерте. Больше я не знал, что сказать.

Когда я встал и собрался уходить, Мария проводила меня до двери. Она погладила меня по плечу и пробормотала: «Эндрю, хороший ты человек, спасибо тебе за все».

Спустившись вниз, я нашел телефонную будку и позвонил Фрэнку Харви, нашему председателю.

Я сказал ему, что у меня есть две новости — хорошая и плохая. Плохая заключается в том, что Росси отпадает. А хорошая — это то, что я в баре отеля случайно встретил одного приятеля с нашего курса, и ему захотелось выложить один миллион баксов для медицинского факультета, но только анонимно.

Сначала Фрэнк мне не поверил. Он то и дело спрашивал, не пьян ли этот мой приятель. Или, может, я напился.

Но когда я все же убедил его, что банковский чек на эту сумму окажется в его руках до окончания недели, он чуть не упал.

Таким образом, сумма, которую соберет наш выпуск в дар университету, перевалит за восемь миллионов. И это делает меня, как он выразился, «героем дня».

Я повесил трубку и уныло побрел домой, думая: ну какой же я герой? Дэнни — вот кто храбрец. Каждое утро просыпаться и понимать, что с ним произошло, — для этого надо иметь большое мужество.

Про него я всегда думал, будто он — исключение из правил. Но теперь я точно знаю: каждый человек платит свою цену за успех.

В торжественный день после полудня в Гарвардском дворе собрались выпускники Гарварда разных лет, чтобы пройти строем к «Трехсотлетнему театру» на ежегодную церемонию. Впереди шел ректор Дерек Бок, чуть позади него выступал декан Теодор Ламброс, облаченный в темно-красную мантию. Следом за ними стройными рядами шагали студенты Гарварда разных выпусков, числом в несколько тысяч человек.

Для тех, кто отмечал двадцать пять и пятьдесят лет со дня окончания университета, были приготовлены почетные места. А некоторых представителей этих выпусков за те или иные заслуги удостоили особой чести и пригласили занять место в президиуме — все они были в официальных костюмах и цилиндрах.