Эрик Сигал - Однокурсники

Он ни разу открыто не демонстрировал свою нелояльность по отношению к Александру Хейгу. Возможно, потому, что события приняли стремительный оборот и он просто не успел.

Госсекретарь уже было отчаялся доказать администрации Рейгана результативность своей работы, как весной 1982 года у него появилась редкая возможность это сделать.

Аргентинские войска высадились на Фолклендских островах. И для защиты своего крошечного аванпоста Британия направила туда огромную армаду военных кораблей, намереваясь вступить в вооруженное противостояние в Южной Атлантике.

Американский президент одобрил план Хейга по предотвращению кровопролития, для осуществления которого надо было совершить несколько полетов между Лондоном и Буэнос-Айресом — как это делал Киссинджер во время международных кризисов.

Хейг разбудил Джорджа среди ночи и велел в шесть ноль-ноль утра прибыть на военно-воздушную базу в Эндрюс.

С этого времени понятия «день» и «ночь» для двух дипломатов перестали существовать. Если удавалось, они спали урывками в самолете, который возил их по воздуху туда-сюда — из Англии в Аргентину и обратно, пересекая бесконечное количество часовых поясов, от одних тщетных переговоров к другим, не менее тщетным.

И вот, как раз перед нападением Британских вооруженных сил, Хейг чудесным образом убедил аргентинского генерала Гальтиери вывести войска и начать переговоры. Казалось, это был настоящий успех.

Когда они пристегивались ремнями, готовясь к длительному перелету домой, Джордж поздравил своего босса:

— Ал, думаю, ты одержал огромную победу.

И вдруг, как раз в тот момент, когда дверь самолета уже должна была закрыться, прибыл посланный с письмом от премьер-министра Косты Мендеса.

— Разве ты не станешь читать? — спросил Джордж.

— А зачем? — тяжко вздохнул Хейг. — Я и так знаю, что это мой смертный приговор.

В сущности, экзекуция Александра Хейга началась в то самое время, пока он был еще в воздухе.

Неназванный источник в Белом доме заявил, что администрация президента расценивает его бесплодную командировку лишь как попытку «пустить пыль в глаза». Журналисты намек поняли и стали наперебой приводить слова различных авторитетных источников о том, что «Хейг должен уйти, и как можно скорей».

Джордж Келлер стал чаще обедать с Дуайтом Бевингтоном.

Он сидел за своим письменным столом, тщательно шлифуя каждое слово в длинном телексе для Фила Хабиба, который мотался в это время между Дамаском и Иерусалимом, когда по громкой связи к нему обратилась его секретарша:

— Доктор Келлер, телефонный звонок от Томаса Лейтона.

— Вы имеете в виду журналиста из «Нью-Йорк таймс»?

— Думаю, да, сэр.

— Хорошо, соедините меня с ним.

Если это и в самом деле тот самый Томас Лейтон, известный своими журналистскими расследованиями и автор очень хорошей книги о России, то это благоприятный знак.

Возможно, журналиста уже проинформировали, что Джордж в любой момент готов занять место Хейга. И, подражая своему наставнику из Гарварда, Джордж намеревался подыграть прессе — как по нотам.

— Спасибо, что ответили на мой звонок, доктор Келлер. Мне хотелось бы попросить вас об одном одолжении. В «Таймс» мне предоставили отпуск, чтобы я написал книгу о вашем бывшем руководителе, Генри Киссинджере.

— Для чего: чтобы заморочить людям голову или просто опорочить Генри?

— Надеюсь, чтобы рассказать о нем правду, — ответил журналист. — Я не скажу, будто никогда не слышал о нем неприятных вещей. Вот почему мне надо с вами встретиться — если бы вы уделили мне пару часов своего времени, у меня сложилась бы более гармоничная картина.

— Я понимаю, о чем вы, — сказал Джордж, думая о том, как хорошо было бы иметь такого влиятельного журналиста в своей будущей команде. — Мы могли бы встретиться где-нибудь на следующей неделе и пообедать вместе. Среда вам подходит?

— Прекрасно, — сказал Лейтон.

— Встречаемся в «Сан-Суси» в двенадцать.

Первое, что бросилось в глаза и удивило, — юный возраст журналиста. Он скорее был похож на студента, пишущего для «Кримзон», чем на лауреата Пулитцеровской премии.

Когда Джордж сказал об этом Лейтону, тот признался:

— Вообще-то я действительно писал для «Крима». Когда учился в Гарварде, выпуск тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.

Они дружески поболтали, вспоминая университетские годы. Затем журналист приступил к делу.

— Как вы, наверное, знаете, не все считают Киссинджера рыцарем в сияющих доспехах.