Грация Деледда - Свирель в лесу

Писатель отвел взгляд от пальмы.

— Я, право, не знаю, за садом следит жена.

— Где же сейчас ваша супруга?

— Она на даче, с детьми.

— А вы не ездите на дачу?

— Я терпеть не могу дачу, — признался писатель, и незнакомец счел этот ответ достаточным, чтобы перейти на доверительный тон.

— Да у вас тут лучше всякой дачи. Вот только сад запущен.

— Запущен? Видите, цветут хризантемы.

— Это не хризантемы, это астры, они всегда цветут в августе.

Писатель не посмел возражать, а его собеседник настойчиво повторил:

— Пальму надо подлечить: обрезать, посыпать золой, иначе она может погибнуть.

И, слово за слово, кончилось тем, что писатель открыл калитку и незнакомец вошел в сад.

Под пиджаком у него, как у заправского вора, оказалась ручная пила, похожая на челюсть крокодила. Осторожно, не торопясь (ведь колючки пальмы были ядовиты), он отпилил первый круг листьев, подбирая их по мере того как они падали, потом бережно брал каждый лист, напоминавший опахало, и складывал их в одну кучку.

— По-моему, уже хватит резать, — сказал писатель, вспомнив о жене. Но незваный посетитель словно читал его сокровенные мысли.

— Не беспокойтесь, ваша супруга будет довольна. Разве вы не видите, что эти листья почернели? На них напала парша, даже второй круг и тот заражен. Дерево погибнет, если больные листья не удалить вовремя. Впрочем, если их вымыть, их еще можно будет продать. Поэтому за все эти листья я вам заплачу. По лире за штуку.

— А на что нужны эти листья?

Зеленые глаза незнакомца на этот раз засветились сочувствием.

— На венки умершим.

— Верно! — воскликнул писатель. — А кроме того, их еще вкладывают в руки мученикам!

И засмеялся. Засмеялся над самим собой.

А пока незнакомец продолжал, как мышь, обгрызать дерево, писателя закружил привычный хоровод мыслей: кого будут провожать в последний путь эти большие листья, увитые цветами? Может быть, девушку, умершую от любви, может, кого-то из сильных мира сего, а возможно, и человека, который шел дорогой греха.

— К черту! — громко сказал он сам себе, еще раз с трудом вырываясь из стремительного водоворота фантазии.

Незнакомец тотчас же перестал пилить, хотя сделал вид, что ничего не слышал. Он сосчитал листья, сложенные в две кучки. Их оказалось шестнадцать, но, по его словам, только десять из них могли сгодиться для венков. И, покопавшись в кошельке, он вытащил оттуда новенькую ассигнацию в десять лир.

Писатель взял деньги с чувством известного удовлетворения.

«Сад наконец начинает приносить прибыль», — по­думал он. Все шло прекрасно с той минуты, как он бросил писательский труд!

— Если хотите, — сказал незнакомец, заметив, какое удовольствие доставила писателю эта сделка, — я могу оставить вам черенки листьев; они хорошо горят и дают много жару.

Писатель согласился, и через несколько минут шестнадцать черенков с ядовитыми колючками лежали у его ног огромными скорпионами.

Здесь, под пальмой, чем-то похожей на овцу, ошалевшую после стрижки, и нашла его кухарка, когда пришла справиться v хозяина, как ей приготовить кефаль, которую она держала в руке, высекая из нее ударами ножа искры серебристой чешуи.

Увидев страшную картину разрушения, она прислонилась к дереву, едва не лишившись чувств.

— Что случилось? — с трудом пробормотала она.

Писатель показал ей десять лир, заявив, что заработал сегодня на кефаль, даже не садясь за свой стол. В ответ кухарка принялась размахивать рыбой перед его носом, будто хотела ударить его по лицу.

— Что скажет ваша супруга? Что скажет ваша супруга?

— Да что это с тобой?

— Вы разве не понимаете, что этот тип надул вас? Что он вас обобрал? Что он погубил пальму? Что он перепродаст листья по десять лир за штуку?

Никогда в жизни писатель не чувствовал себя столь униженным.

— Теперь мне все ясно, — сказал он, опустив голову, как бы обращаясь к черенкам, лежавшим у ног. — Тот, кто рожден художником, не может умереть дельцом. Пожалуй, лучше мне снова сесть за стол и писать мои небылицы.

И так как он уже привык к своему перу, то попросил его у кухарки обратно.

— Но сперва позвольте мне записать расходы, — сказала она.

По правде говоря, все расходы были уже записаны, там значилось, что кефаль стоит одиннадцать лир, но, увидев, как легко можно обмануть хозяина, кухарка переправила одиннадцать лир на шестнадцать.

А хозяин подарил ей другое перо.

Мужчина и женщина