Грация Деледда - Свирель в лесу

— Письмо пришло ко мне как к синдику. Я получил его только сегодня. Видно, оно долго пробыло в пути. Муж твой умер этой зимой и оставил тебе клочок земли. Что ты будешь с ним делать? Продашь?

Постепенно она успокоилась. И она подумала, что Маттиа Сенес как раз такой человек, который способен обмануть ее. А с другой стороны, он ведь синдик, кому же тогда верить, как не ему?

— Сколько может стоить эта земля? Тридцать скудо?

Мужчина улыбнулся.

— Что ты! Больше, много больше! Точно я сказать не могу — ведь в Америке одни цены, а у нас другие.

Она задумалась, не решаясь поднять на него глаза: его странный взгляд будил в ней чувственность. Может быть, ей все-таки следовало заплакать? Но ведь с тех пор, как умер муж, прошло уже столько времени, к чему уж теперь слезы! А потом, разве не оплакала она его раньше, считая мертвым все эти годы?

Мужчина заговорил снова, на этот раз серьезно:

— Слушай, Разалия, хватит тебе прятаться здесь в кустах, словно гадюке. Ты ведь уже взрослая женщина. Я справлялся по церковной книге, тебе девятнадцать лет! Пора взяться за ум!

Он похлопал Разалию по спине, пытаясь вывести из оцепенения. Она встрепенулась, и из ее глаз неудержимо полились слезы, словно тряхнули деревцо после дождя. Она и сама не знала, отчего плачет. Может быть, от радости, что у нее будут деньги?

Он решил дать ей выплакаться вволю, и она плакала так, что от слез намокли даже кисти ее платка и, полиняв, оставили зеленые пятна у нее на подбородке. Потом он снова заговорил:

— Итак, ты должна взяться за ум. Прежде всего надо надеть траур. Немного погодя пойдем ко мне, мать даст тебе кое-что из вещей, ты сошьешь вдовье платье. И я советую никому ничего не рассказывать. Так будет лучше для тебя самой. К тебе никто не заходит?

— Да кто ко мне зайдет? Даже собаки сюда не забегают. Я все время сижу здесь, во дворе, потому что крыша дома вот-вот обвалится!

— Да, но теперь, — сказал он озабоченно, — ты должна сидеть в четырех стенах, как пристало вдове. Если хочешь, можешь покамест пожить у меня. Люди ничего не скажут, — добавил он, словно разговаривая сам с собой. — Ну, а если и будут болтать, что ж, пусть болтают! Теперь такое время, что каждый сам за себя в ответе. Но если боишься злых языков, — решился он вдруг, — тогда вот что: я на тебе женюсь!

Она обернулась к нему, и в глазах мелькнул испуг.

— Неужели так много денег, будь ты проклят!

А он уже снова стал спокойным и довольным; самое трудное было позади, дело сделано, и он мог теперь вздохнуть с облегчением. Ему казалось, что он подстрелил большую куропатку и держит ее в руках, еще теплую, истекающую кровью. Стоит ли ждать захода солнца, чтобы притащить добычу домой? Он вскочил, схватил Разалию за руку и поволок ее за собой — напрямик, кратчайшей дорогой. Он ни на минуту не отпускал ее, словно боялся, что женщина убежит.

Но она и не думала бежать. Спотыкаясь, она брела за ним, думая о своих деньгах, и ей казалось, что все это происходит с ней не наяву, а во сне.

«Сколько же там может быть денег? Тридцать скудо? Нет. Много, много больше. Может, сто? Тогда я смогу купить три пары башмаков, одну другой лучше. Может, сто тридцать скудо? А может, семь тысяч?»

В голове у нее все смешалось, мысли перепутались, она устала. Подойдя к церкви, мужчина отпустил руку Разалии и велел идти вперед. Видимо, он стыдился показываться с нею. Она повиновалась, но у церкви на минутку остановилась перед распятием и перекрестилась.

— Во имя отца и сына и святого духа. Вот ты и вспомнил обо мне, господи!

И она снова завела разговор с богом. Но когда они подошли к дому, Маттиа толкнул калитку и за ней раздался собачий лай. Разалия вспомнила, как натравили когда-то на нее этого самого пса. И пока она шла через двор, по привычке осыпая собаку проклятиями, она все время думала, что непременно ее отравит.

Доля добычи

(Перевод Р. Миллер-Будницкой)

После долгих месяцев засухи горная речка так обмелела, что колеса мельницы, хозяином которой был падре Максиа, остановились. И как только смолк их мерный стук, сразу словно замерла и вся жизнь в этой тихой долине. Каштановые рощи стали багряными и раньше времени сбросили листву. Тусклое, мертвенно-спокойное небо нависло над лесистыми вершинами, и обычно лазурные горы Барбаджи потемнели и казались свинцовыми, словно в зимние дни. Но в тот вечер небо наконец-то покрылось тучами. Дон Пеу, разорившийся брат владельца мельницы, лежал на спиленном каштане с крестообразно раскинувшимися ветвями и ждал дождя, всем своим существом разделяя страстную жажду иссохшей долины.