М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая

— Только попробуйте нарушать порядок в моем доме!

— Не ругайте меня! Мне очень плохо! У меня болит голова!

— Потому что вы старый пьяница!

— Потому что орали эти проклятые девки!

Козебродски схватился за голову.

— Какие девки? — надвинулась на него миссис Гейзер.

— Из заведения, — пробормотал Козебродски.

— Из нашего заведения, — встрял Д.Э. Саммерс, улыбаясь улыбкой юноши из приличной семьи. — Так мы называли редакцию.

— Да! — подтвердил фотограф.

— Там, кроме нас, были еще три журналистки и секретарша, — прибавил М.Р. Маллоу.

— Да! — кивнул фотограф. — Нахальные шумные девки!

— Эта молодежь… — хозяйка сделала рот куриной гузкой.

— Не будем ходить далеко, давайте ходить близко! — обрадовался Козебродски. — Эта барышня, мисс Буддл…

М.Р. сделал ему ужасные глаза, но миссис Гейзер махнула рукой.

— Ах, не говорите! Мистер Орас, бакалейщик — такая партия, такая партия, а она рожу воротит!

Козебродски воодушевился.

— Я как раз хотел сказать, эта барышня, вы знаете, сначала она пела, когда у меня так болела голова, — а вы знаете, что это такое, когда болит голова? — потом два часа копошилась в ванной, провоняла все своей парфюмерией, и при этом, понимаете, читала стихи! Как будто ей дадут за это конфету с хвостом и рождественский подарок!

— Вот об этом я и говорю! — подхватила миссис Гейзер. — Не носилась бы со своей фанаберией, так могла бы выйти даже за младшего Менцеля — сына смотрителя училищ и казначея города! Ведь красивая девочка, а что в голове?

Хозяйка обернулась к компаньонам:

— А? Нет, вы скажите!

Двое джентльменов предпочли бы не говорить ничего, и вообще смотаться подобру-поздорову, но поздно.

— А вы, молодые люди, если не заплатите мне завтра полную сумму за комнату, вылетите на улицу! Без разговоров!

— Так, — тихо сказал Дюк, — пошли скорее.

За их спинами послышалось:

— Мистер Флинт! Мистер Флинт! Собрались прогуляться?

— А тебе что, старая индюшка!

— Вот, — закричала миссис Гейзер, обращаясь к Козебродски, — посмотрите на мистера Флинта!

Флинт не обращал на Козебродски никакого внимания. Козебродски долго смотрел на Флинта.

— Я его вижу, он еще не ушел, и лучше бы я его не видел!

— Да, грубоват! — хозяйка гневно трясла прической, имевшей подозрительный фиолетовый оттенок. — Но он все-таки мужчина! Он воевал! Он был ранен!

— У него контузия! — закричала сверху бабуля Буддл. — И больные ноги!

Миссис Гейзер сделала вид, что глухая.

— Зато мои часы — самые точные в городе!

— Он часовщик? — не без уважения поинтересовался Козебродски.

— Да! — подтвердила хозяйка. — Он часовой мастер. Вы представить себе не можете, какие у него руки: вся мебель починена! Бачок в уборной не свалится вам на голову, как только вы дернули за веревку! И, да будет вам известно, мистер Флинт выпивает только по праздникам!

— От вашего Флинта провонял весь дом! Козебродски ни разу в жизни не прикоснулся к табаку!

— Заткните свои глотки!

Флинт разогнал компаньонов своей палкой и захромал по улице, загребая пыль негнущейся второй ногой и держась ровно середины. Погрозил игравшим в пыли детям, которых тут же как ветром сдуло, рявкнул «пшла вон!» кошке. Черная кошка, неторопливо переходившая улицу на тонких лапах, оглянулась и убежала, задрав хвост. Флинт остановился возле прилавка продавца птиц, где тенькала на одной ноте длинная желтая канарейка и бормотал с закрытыми глазами плешивый серый попугай. Увидев Флинта, попугай встревожился и стал кланяться без остановки.

— Ну ты, — сказал Флинт, — подхалим!

Не прекращая поклонов, попугай издал несколько резких свистков и жалобно вскрикнул:

— Ку-ку! Ку-ку!

— Сам ку-ку, — буркнул часовщик.

И тут увидел рядом компаньонов: у М.Р. развязался шнурок и он только что выпрямился.

— Что надо?

— Шоколада! — не очень оригинально отрезал Д.Э. и оба джентльмена прошли мимо, делая вид, что совсем не спешат, по каковой причине их ноги настигла палка Флинта.

— Я в суд подам! — у молодого человека был приличный коричневый костюм и приличное, крайне расстроенное лицо.

Флинт вышел следом: посмотреть, как молодой человек спускается по стонущей, крутой, как скала, лестнице.

Молодой человек потряс тростью через перила, адресуясь почему-то к миссис Гейзер.

— Это подло, слышите? Подло! — закричал он. — Эти часы — все, что осталось мне на память о моей семье, настоящий «Франьо а Пари», номер шестьстот сорок, редкость! Я требую, чтобы мне вернули мои часы!