М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая

Дюк покосился на часы, схватился за сердце и тут же сделал вид, что поправляет лацкан жилета.

— Да заткнись ты со своей Мэй Спенсер! — Ширли швырнула в Лолу жестянкой от бобов в томатном соусе.

Лорелея Флоренсия д’Альварец превратилась в жертву кровавого преступления. Завизжала она так, что М.Р., только недавно обрадовавшийся, что слышит левым ухом, оглох опять.

— Тихо, дамы! — Дюк влез между девушками, аккуратно схватив Лолу за запястья. — Графиня, ты совсем, что ли? Что за свинство?

Мексиканка грязно ругалась и выкручивалась, графиня пыталась добраться до нее не так, так этак. Д.Э. бросился оттащить графиню, тут же получил коленом и согнулся пополам.

— Мы, — с трудом выговорил он, разгибаясь, — уезжаем.

Видишь, я же говорил! — Д.Э. возился с колесом катафалка. — Все сходится! И вообще, удача удачей, но и ей нужно помогать. Мы просто поспособствовали!

Дюк сложил руки на груди.

— Сэр, — сказал он твердым тоном, — это была наша вторая и последняя кража.

Это, точно, была прямая кража. У М.Р. до сих пор тряслись руки и дергалось в животе, как будто он наелся живых лягушек. Сначала пришлось стоять на стреме, пока компаньон возился в сарае одного кучера. Двое джентльменов приметили его в своих охотничьих угодьях, недалеко от экипажной стоянки на Гири-стрит.

М.Р. изгрыз ногти до мяса: с четверть часа назад он впервые в жизни, собственноручно, бросил хозяйской собаке кусок сахара, пропитанный снотворным. Ему виделось, как хозяин сарая заходит в аптеку на углу Кирни, рассказывает, как его обворовали, опоив при этом собаку, и как аптекарь мгновенно припоминает того парня, который как раз ночью купил у него хлорал. Хлорал! Не просто снотворное, а снотворное с самой дурной репутацией в стране! Снотворное, прозванное «Микки Финн», по имени того парня из бара в Чикаго, который первый додумался использовать его для увеличения своего наличного капитала, и которое теперь упоминается почти в каждой статье об ограблении!

— Боже, — М.Р. сунул в рот палец: откусил заусенец, пошла кровь. — Боже, ну почему я такой идиот! Хотя нет, почему это идиот? Назвал единственное снотворное, которое знал. Если бы я спросил просто «что-нибудь от бессонницы», это было бы тем более подозрительно! Начались бы вопросы, я бы думал, что ответить, еще, небось, и запутался бы! Pater noster… In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti…

Из молитв М.Р. Маллоу помнил только «Отче Наш» и молитву на сон грядущий. В церкви же обыкновенно обходился Аполлинером. Он огляделся по сторонам, убедился, что улица пуста и трусливо осенил себя крестом. В глубине души М.Р. Маллоу считал себя атеистом, но есть, знаете ли, моменты, когда…

— Кураж, сэр, — Д.Э., пыхтя, вылез из приоткрытой двери сарая в обнимку с здоровенной связкой-узлом, побрякивающей ремешками и норовившей запутаться в ногах.

— Т-ты хоть обращаться с этим умеешь? — Дюк едва не выронил тяжелую упряжь.

— Я умею обращаться с этой штукой, — сын похоронного церемониймейстера щелкнул компаньона по лбу и снова скрылся за дверью.

Колесо, с которым он просочился наружу во второй раз, спрятали в кустах неподалеку. Возвращаться за ним пришлось, когда уже светало. Дюк тащил колесо со всем куражом: пер прямо по середине тротуара, огрызаясь на недовольных прохожих, останавливался поглазеть на витрины под носом у встречных военных, спросил у полицейского дорогу. И вот, наконец, осталось последнее: караулить катафалк, пока Д.Э. приведет Злыдня. Именно приведет — сесть верхом на это четвероногое не представлялось никакой возможности.

Упряжь была на месте.

— Не сперли! — с облегчением выдохнул Дюк, и поскорее задернул занавески, стараясь, чтобы та часть колеса, которая не влезла в катафалк, не слишком бросалась в глаза.

Сначала М.Р. гулял — от угла до угла, заложив руки за спину и поглядывая исподтишка на свой будущий экипаж. Потом стал насвистывать — получил по хребту.

— Не свисти, — проходившая с корзиной старушка погрозила ему клюкой, — денег не будет!

Потом Дюк добыл блокнот, карандаш, сел верхом на оглоблю — и без всякого притворства стал выглядеть, как человек, сочиняющий стихи: рассеянный, задумчивый, что-то все время бормочущий, вычеркивающий и вписывающий снова, закусив от усердия губу, вскакивающий и начинающий шагать туда-сюда, взмахивая время от времени руками. Потом просто шатался с руками в карманах, окликая каждого встречного и спрашивая, который час. Потом пинал рассыпавшуюся поленницу.