Фабио Джеда - И в море водятся крокодилы

— Хода кана, — ответил он.

Конечно, я обрадовался, обрадовался и воспрянул духом, однако не могу сказать, что с самого начала все пошло гладко; должен заметить, что первый день работы в самавате Кгази в Кветте стал настоящим адом: мне сразу же дали кучу поручений (это во-первых) и, давая эти поручения, не объясняли, как их нужно выполнить, как будто я сам все знал, но я-то ничего не знал, а главное, не знал, как выполнить данные мне поручения (это во-вторых); кроме того, я ни с кем не был знаком (это в-третьих) и не мог разговаривать или шутить с незнакомыми людьми, так как боялся, как бы мои слова не были ими превратно истолкованы, ведь я говорил на их языке очень плохо (это в-четвертых), да к тому же поручения никак не кончались (это в-пятых), и я все ждал, когда же взойдет луна: я не видел, как она поднимается, и стал гадать, не встает ли луна в Кветте только тогда, когда этого захотят хозяева, чтобы заставить людей подольше работать.

Когда я вечером пошел спать, я был не просто «хаста кофта», а скорее напоминал корм для скота.

Прежде чем лечь, я немного посидел на матрасе; только теперь я обратил внимание, как убог самават: потрескавшиеся стены, вонь, пыль везде и в пыли вши. С минуту я сравнивал это место с моим домом, но тут перестал. Чтобы не испугаться слишком сильно, я руками разогнал в воздухе это сравнение, как делал один мой приятель в Наве, постарше меня, когда тайком курил корешки разных растений, чтобы этот запах не впитался в одежду.

— Энайат, Энайат, иди сюда, скорее…

— Что случилось?

— Возьми ведро, Энайат. Канализация на улице снова засорилась. Принеси ведро и тряпки.

— А палку захватить, дядя Рахим?

— Ведро и тряпки, Энайат! Палка у меня уже есть. Бегом!

— Бегу, бегу.

— Энайат, мне нужна помощь.

— Я не могу, дядя Заман. Канализация забилась. Уже нам в дверь заливает.

— Опять?

— Опять.

— Ланат ба шайтон! Все время по колено в дерьме! Но кухня-то все равно должна работать, а у нас закончился лук и арбузы. Сходи на рынок, Энайат-джан. Как только освободишься. Что это за вонь?

— Чувствуете, дядя Заман?

— Чувствую ли я? Да она с ног валит!

— Это от канализации, сюда уже почти добралось.

— Беги, Энайат. Рахим-ага стоит на улице, зажав нос, и ждет тебя.

— Ну, ты где, Энайат?

— Я здесь, дядя Рахим. Ведро и тряпки.

— Да не новые тряпки, дурак. Те, что за домом висят.

— Уже бегу, дядя Рахим.

— Энайат, что случилось?

— Канализация, Лалех. Уже почти залило самават.

— Вот откуда эта вонь.

— Прости, я должен принести тряпки.

— Потом зайди ко мне, Энайат, я хочу попросить тебя кое-что сделать.

— Энайааат!..

— Да, бегу, дядя Рахим.

Я побежал за старыми тряпками, висевшими на веревке в глубине двора, и палками. Тряпками мы должны были заткнуть пространство между тротуаром и дверью, а для чего нужны были деревянные палки, я понятия не имел. Но я это понял, когда Рахим велел мне спуститься босиком в нечистоты, чтобы помочь ему протолкнуть все то, что засорило канализацию. Я отказался, потому что есть вещи, которые я не стал бы делать ни за что на свете. Никогда. Он принялся кричать на меня, заявил, что если это делает он, взрослый мужчина и хозяин такого большого самавата, то я, маленький мальчишка, тем более могу это сделать и что я не оказался на улице только благодаря ему. Я ответил, что действительно я маленький и что среди нечистот плавают всякие гадости куда крупнее меня. В конце концов прибежали другие мужчины и помогли Рахиму. Но еще несколько дней я старался не попадаться ему на глаза.

Те, кто работал на кухне, и я в том числе, жили вместе в одной комнате. Было нас пятеро, и среди нас — пожилой мужчина, который мне сразу пришелся по душе: его звали Заман. Он был добр ко мне и давал всякие ценные советы, например, как не убиться ненароком и как работать таким образом, чтобы почтенный Рахим был всегда доволен.

В самавате были отдельные комнаты для тех, у кого деньги водятся, большие помещения для семей с детьми, где я жил с мамой, и общая спальня для мужчин. Я никогда не заходил в отдельные комнаты, ни в первые дни, ни позже. Убирались в них другие. Там бывали люди, язык которых я не понимал. Дым. Шум. Но я не особо интересовался, что там происходит, мне было не до этого.

Когда прошло уже довольно много времени и дядя Рахим убедился, что я не влипаю ни в какие неприятные истории, мне поручили разносить чай в лавки. Поначалу я боялся, что ошибусь или меня обманут, потом приспособился, и это занятие мне так пришлось по душе, что о лучшем для себя я и не мечтал. Было одно место, которое мне особенно нравилось: обувная лавка, куда каждое утро, около десяти часов, я приносил сир чай — чай с молоком — и нан тандури, приготовленные специально для оста саиба, владельца лавки. Лавка эта располагалась рядом со школой.