Фабио Джеда - И в море водятся крокодилы

Тогда я вытащил газету. Это была ежедневная газета за какое-то недавнее число. Я показал статью.

Озаглавлена она была так: «Афганистан: Ребенок-талиб зарезал шпиона».

Корреспондент рассказывал о безымянном мальчишке, попавшем в объектив телекамер в тот миг, когда он с криком «Аллах акбар!» перерезал горло пленному. Эту историю широко освещала пропаганда Талибана в приграничных с Пакистаном районах. На видео был снят пленный афганский мужчина, он признавался в своих грехах перед группой военных, среди которых было много подростков. Потом слово взял палач, действительно мальчишка, совсем маленький, в камуфляжной куртке на несколько размеров больше. Это американский шпион, заявил мальчик, вооруженный огромным тесаком, глядя в камеру. Такие, как он, сказал мальчик, заслуживают смерти. В эту секунду один из талибов дернул назад голову приговоренного, остальные закричали «Аллах акбар! Аллах акбар! Господь велик!», а мальчишка перерезал мужчине горло.

Я показал комиссии статью. И сказал:

— На месте этого мальчика мог быть я.

Вид на жительство как политическому беженцу мне выдали, я узнал об этом несколько дней спустя.

Примерно на третий год обучения в высшей школе я подумал, что пора мне попробовать связаться с моей матерью. Я бы мог попытаться найти ее раньше, но только после получения вида на жительство, после того, как доверху заполнились спокойствием балластные цистерны моего корабля, я начал вспоминать о ней, о брате, о сестре. Вот как надолго я вычеркнул их из памяти. Не из-за того, что я такой плохой, а потому, что прежде чем заботиться об остальных, нужно самому встать на ноги. Как ты можешь давать любовь, если не любишь даже свою жизнь? Когда я понял, что в Италии мне по-настоящему хорошо, я позвонил одному из моих афганских друзей в Кум — у него отец жил в Пакистане, в Кветте, — и спросил, можно ли, по его мнению, попросить его отца разыскать в Афганистане мою семью.

Я сказал:

— Если у твоего отца получится найти мою мать и брата с сестрой, я бы мог заплатить ему за беспокойство, а также прислать ему достаточно денег, чтобы перевезти их в Кветту.

Я также объяснил ему, как их найти, где они живут и так далее. Он, мой друг в Иране, сказал:

— Мне будет сложно все это объяснить. Я тебе дам номер моего дяди и моего отца. Позвони им в Пакистан и расскажи сам. Хорошо?

Тогда я позвонил его отцу, и он говорил со мной очень любезно. Он сказал, чтобы я не беспокоился о деньгах. Что если они в Афганистане, в той маленькой долине, и не знают, жив ли я еще или умер, так же как и я не знают, живы ли они, то он считает своим долгом поехать туда и найти их.

Я ответил, что в любом случае оплачу ему поездку и расходы, даже если для него это и долг, потому что чувство долга хоть и штука хорошая, но деньги тоже важны. И потом, эта поездка очень опасная, там война идет.

Прошло какое-то время. Я почти потерял надежду. А затем, однажды вечером, зазвонил телефон. Отец моего друга хриплым голосом поздоровался со мной: казалось, он где-то совсем рядом. Он рассказал мне, что найти их было очень тяжело, потому что они уехали из Навы и перебрались в селение на другой стороне долины, но что в конце концов ему это удалось, и, когда он объяснил моей матери, что это я прошу их переехать в Кветту, она не поверила и не хотела уезжать. Ему стоило больших трудов убедить ее.

Потом он сказал:

— Погоди минутку.

Он хотел передать кому-то трубку. И мои глаза сразу же наполнились слезами, потому что я уже догадался, кто это был.

— Мама. — Молчание на том конце провода. — Мама, — повторил я.

В трубке я услышал только вздох, легкий, влажный и соленый. И понял, что она тоже плачет. Мы говорили впервые за восемь лет, восемь долгих лет, и эта соль, эти вздохи были единственным, что сын и мать могли сказать друг другу через такую пропасть времени. Мы так и сидели, молча, до тех пор, пока связь не прервалась.

И только в этот момент я понял, что она еще жива и, быть может, тогда я в первый раз осознал, что жив и я.

Не знаю, как у меня это вышло. Но все же я выжил.

Энайатолла закончил свой рассказ вскоре после того, как ему исполнился двадцать один год (примерно). Дату его рождения определили в квестуре: первое сентября. И он только тогда узнал, что в море действительно водятся крокодилы.

Маленькое примечание по проблеме языка, чтобы не прерывать основной рассказ. Если вам не интересно, можете вернуться к чтению книги: в следующих строчках не говорится ни о чьей смерти, не рассказывается ни о чем, имеющем фундаментальное значение для истории. Проблема языка для меня заключалась в том, что я не очень хорошо говорил на иранском. Два языка, фарси и дари — произносятся их названия с ударением на последнем слоге, — очень похожи, но произношение фарси (на котором говорят в Иране) не совсем похоже на произношение дари (это восточный диалект фарси, на котором говорят в Афганистане). Написание совершенно одинаковое, а произношение сильно отличается. Очень сильно. Так вот.