Фабио Джеда - И в море водятся крокодилы

Нас разделили по национальностям.

Помимо самых молодых — нас, афганцев, — еще были курды, пакистанцы, иракцы и несколько бенгальцев.

Нас разделили, чтобы избежать проблем, поскольку они вполне могли возникнуть. Мы шли день за днем, плечо к плечу, локоть к локтю, разной походкой, но с одинаковой скоростью. Когда ты постоянно испытываешь усталость и дискомфорт, когда не хватает еды и воды и негде укрыться от непогоды, когда вокруг тебя вечный холод, а вернее сказать, вечная мерзлота, понятное дело, перебранки, ссоры и даже поножовщина могут возникнуть на каждом шагу. Поэтому враждующим народностям лучше держаться по отдельности.

Через час у заброшенного рудника на склоне нас остановил пастух с собакой, крутившейся вокруг своей оси и пытавшейся поймать свой хвост. Он хотел поговорить с главным в экспедиции, который недолго думая достал из куртки деньги и отдал их ему, чтобы нас не разоблачили. Пастух медленно, очень медленно пересчитал деньги. Потому засунул их под шапку и дал знак следовать дальше.

Когда я проходил мимо него, старик посмотрел мне прямо в глаза так, словно хотел что-то сказать. Но я не понял что.

По ночам мы шли.

Днем отсыпались. Вернее, пытались это сделать.

Под конец третьего дня, вспомнив, что в Тегеране перевозчик, двоюродный брат нашего друга, сказал нам, что путешествие продлится три дня и три ночи, мы захотели узнать, долго ли еще идти до вершины горы — нам казалось, что она все так же далека — и когда мы начнем спускаться к Турции, но всем задавать этот вопрос было страшно, поэтому мы бросили жребий. Идти пришлось мне.

Я подошел к одному из контрабандистов и спросил:

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

Не глядя на меня, он бросил:

— Несколько часов.

Я вернулся к друзьям и сообщил:

— Пару часов.

Мы шли до первых лучей рассвета, затем остановились на привал. Ноги налились тяжестью.

На закате мы, как всегда, двинулись в путь.

— Он обманул тебя, — сказал Фарид.

— Спасибо, я догадался, — разозлился я. — Твой брат тоже не очень точно сказал нам, сколько времени это займет.

— Спроси у кого-нибудь еще.

Через полчаса я подошел к другому иранцу, с «Калашниковым» на плече, приноровился к его шагу и спросил:

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

Не глядя на меня, он ответил:

— Немного.

— Что значит немного, ага?

— До рассвета.

Я вернулся к друзьям и сообщил:

— Осталось немного, если будем идти в хорошем темпе, доберемся до рассвета.

Все улыбнулись, но никто ничего не сказал. Сила вся ушла на ходьбу и дыхание и спряталась в облачках пара из носа. Мы продолжали сбивать ноги до тех пор, пока у моего дома, в направлении Навы, не встало солнце. Вершина горы была совсем близко, буквально в двух шагах. Мы кружили вокруг нее. Она не давалась. Мы отдыхали. Когда лучи солнца золотили неровные гребни гор, напоминавшие позвоночник трупа, караван останавливался. Все принимались искать скалу, под которой можно было прилечь, чтобы поспать несколько часов в тени. Ноги и ступни мы оставляли на солнце, чтобы они согрелись и высохли. Кожа обветривалась, ну и ладно.

На закате нас поднимали, и мы снова отправлялись в путь. Пятая ночь.

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

— Пара часов, — ответил он, не глядя на меня.

Я вернулся к своим.

— Что он сказал?

— Ничего. Замолчи и иди.

Мы, афганцы, были самыми молодыми и самыми привычными к камням и большой высоте. К палящему солнцу и ледяному снегу. Но эти горы были бесконечными, лабиринт какой-то. Вершина вздымалась все там же, и мы никак не могли добраться до нее. Один за другим, как ледышки, мы текли друг за другом десять дней и десять ночей.

Одному бенгальцу рано утром — было еще темно и мы карабкались вверх, цепляясь за скалы руками и ногами, — стало плохо, не знаю почему, наверное, кислорода не хватало или сердце подвело, и он заскользил вниз по снегу. Мы закричали, что человек умирает, что нужно остановиться и помочь ему, подождать, но перевозчики, все пятеро, начали стрелять из «Калашниковых» в воздух.

— Кто сейчас же не пойдет дальше, останется здесь навсегда! — заорали они.

Мы пытались помочь тому молодому бенгальцу, поддержать его за руки и подмышки, помочь ему идти, но это было слишком: он слишком тяжелый, мы слишком усталые. Невозможно. Мы его бросили. Когда мы свернули за угол, еще мгновение я слышал его голос. А затем его унес ветер.

На пятнадцатый день произошла поножовщина между курдом и пакистанцем, не знаю, по какой причине, возможно, из-за еды, может, вообще без причины. Курд потерпел поражение. Мы оставили и его.