Висенте Сото - Три песеты прошлого

Температура спала, кашля почти нет, завтра он пойдет в школу. И слава богу, а то скука — хоть умирай, к тому же завтра четверг, после обеда уроков не будет и можно пойти в лавку Тимотео, купить маску. Хоть масок у Тимотео полно, приближается карнавал, могут расхватать. Когда все думали, что он спит, он встал с кровати, прошлепал босиком по полу, стуча зубами в ознобе, и ножом вытащил из копилки восемьдесят пять сентимо. Если вываливалась песета или дуро, опускал обратно в копилку. Ему нужна была только мелочь. Серебро и медяки. Монеты выскакивали слегка припорошенные гипсом и из-за этого выглядели как старинные, он отчищал их до блеска. Маска стоила не дороже реала, но надо взять больше, на всякий случай. Ему уже не терпелось поскорей выйти на улицу. Целую неделю он лежал и смотрел в потолок, только этим и мог хоть как-то развлечься, потому что на потолке видишь отблески лампадки, мама, почему ее называют “бабочкой” — не знаю. Наверное, потому, что свет ее трепещет, как крылья бабочки — это когда бабочка вот так машет крыльями? Да-да, помолчи, не то опять поднимется температура. Скучища, конечно, когда только и дела, что смотреть, как трепещут отблески. Хотя это и было занятно: трепетание крыльев, тени и отблески, как на воде. Только краски потемней. “Бабочка” — это хорошо придумано. А все потому, что масло в лампадке сверху, а внизу вода, фитиль продет через кусочек картона, который плавает в масле, и язычок пламени дрожит, как души в чистилище: они ведь тоже горят в огне и обжигаются, ого, еще как обжигаются. Помнишь, как тебе обожгло кончик пальца, когда на него попала отлетевшая головка спички и прилипла? А теперь представь себе, что вся твоя душа в огне чистилища, а там все души извиваются, как языки пламени, и каются в грехах. И он думал, ого, как это должно быть плохо, страшно и больно — гореть в самом пекле целую вечность, всегда-всегда, веки вечные, нет, туда он не попадет. Надо бы спросить об этом тетю Лоли, хотя нет, он и так почти уверен, что не попадет. Горит же лампадка, она его защищает, она волшебная, зажги ее — и ты спасен. А не то мог бы и он угодить в пламя чистилища, и на много лет, это не шуточки, на триста или четыреста лет, скучное это дело — считать свои грехи и срок наказания за них, иногда у него получалось три тысячи семьсот пятдесят три года, иногда две тысячи сто сорок пять лет, он считал, считал и засыпал, а когда просыпался, не мог вспомнить, на чем остановился, ну, скажем, тысячу лет за то, что он, пожалуй, четыре тысячи раз сказал плохое слово, наверняка не меньше, и девятьсот семьдесят семь лет за то, что пририсовал пипку человеку на плакате, и тут сердце у него екнуло, он вспомнил о Бернабе, потому что когда дон Сальвадор повесил на стену большой плакат с надписью “Человек” и стал показывать мышцы, желудок, кишки, кости, печень и сердце, потому что это проходят в первом классе, ведь им уже по шесть лет и они уже вовсю читают, а некоторые дошли в таблице умножения до семи, — так вот, дон Сальвадор говорил: это бицепсы — и еще какую-то ерунду о пищеварении, а Бернабе тихонько-тихонько: у этого сеньора нет пипки, — хорошо, что дон Сальвадор стоял спиной, водил указкой по кишкам, — а сердце у Хитина екнуло потому, что он вспомнил: все эти дни он ничего не носил Бернабе, он всегда брал для него какую-нибудь еду — хлеб с сыром, или колбасой, или еще что-нибудь, — потому, что как-то на большой перемене вытащил он свой завтрак — молочную булочку и омлет с петрушкой, сразу было видно, что вкусный, — а Бернабе и говорит: какой ты счастливый, парень. — Подошел и сказал. Титину стало очень неловко: он увидел, что у Бернабе нет никакого завтрака. И Титин говорит: хочешь немножко? — А тот: да нет, что ты, — и Титин отдал ему половину, а Бернабе сказал: ого, вот это да, обожраться можно, — и с тех пор они еще больше сдружились, а ведь до этого они как-то поцапались, Титин сказал: давай поменяемся, я тебе дам мой французский футляр для зубочисток, а ты мне — свою рогатку — футляр этот Титин забрал у тети Лоли, — ты только погляди, какой он белый, из слоновой кости, с дырочками, посмотришь в дырочку — а там такой волшебный стеклянный шарик и написано Souvenir de Boulogne [14] Память о Булони (франц.). , это по-французски, а посмотришь в дырочку пониже — и увидишь фотографию с кораблями и надписью: Le port, порт, по-нашему, а если чуточку вбок посмотришь — увидишь Le casino, казино, значит, — это потому, что рогатка, ого, иметь такую рогатку — все равно что иметь такого дядю, как Ригоберто, она железная, тяжелая, еще какая тяжелая, а резина такая крепкая, что еле натянешь. Ничего себе рогатка! Вот как это было: я тебе французский футляр для зубочисток, а ты мне — рогатку, — а Бернабе ни в какую: рогатка лучше, — ну да, сказал тоже, а дырочки, это что тебе? — Тогда Бернабе сказал: баба ты, — а Титин: от такого и слышу, — Бернабе: у тебя в доме одни бабы, — Титин, конечно, тоже не остался в долгу. Тогда Бернабе говорит: я скажу дону Сальвадору, — а Титин: скажи, если ты ябеда. Бернабе сжал кулаки, стиснул зубы и ничего не сказал дону Сальвадору.