Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

Во дворе влажный ветер чиркнул по лицу, чуть не сорвал с головы берет. Георгий натянул его ниже, застегнул на все пуговицы куртку. Взглянул на небо, ища просвета в тучах, и вдруг встал как вкопанный: на высоченной трубе, возвышавшейся над цехом обжига клинкера, трепетал бело-красно-белый флаг. Кто ж его туда поднял, шевельнулась мысль, это ж смелость надо иметь. И приказывать не пришлось. Добрались и до нас бэнээфовцы. И снять не имеешь права. На днях читал в газете, что бело-красно-белый флаг уже взвился над могилевским горсоветом.

Георгий Акопян окинул взглядом мрачные громоздкие коробки мертвых цехов, в их пустых окнах не светилось ни единого огонька. И флаг над мертвыми строениями был единственным, так сказать, светлым объектом. А внизу на территории завода возвышались горбатые, будто спины огромных, сказочных мастодонтов, груды земли, глины, меж ними тускло поблескивали лужи. В одну из них чуть не вступил Георгий.

Тем временем рассвело, там-сям слышались голоса рабочих, сердито урчали, будто недовольные, что их разбудили, моторы машин. Возле бульдозера ковырялся человек. Акопян подошел к нему, поздоровался.

— Хреново дело, Георгий Сергеевич. Соляры кот наплакал. Не на чем работать. И зарплаты нет. Когда будет? А то хлеба не за что купить. Е-мое, что ето за жисть такая!

— На следующей неделе будет зарплата. Вчера дал телеграмму Кебичу. Председателю Совета Министров. Обещал…

— Ну, ето еще не факт, что деньги будут. Обещанного три года ждут. Или еще говорят: обещание рот не порвет. А сянни уже тринадцатое сентября. Во, резко похолодало. Картошку надо выбирать, — гундосил осипшим голосом бульдозерист, зрелых лет мужчина, с седыми висками, с красным обветренным лицом. — Планировал на выходные… Ну, картошку копать. А тут передают, что будет дождь. Может бы, сянни вырваться, га? Все равно денег не платите.

— Нужно прибирать территорию. Скоро пуск завода. А картошку можно выкопать и через неделю.

— Етая приборка нигде не денется. А кортошку может морозец прихватить. Тут вам не Кавказ. У нас холодней.

— А при чем тут Кавказ? Я родился в Беларуси, на Могилевщине. Отец партизанил тут. А после войны район поднимал. Так что нечего мне Кавказом тыкать, — взорвался Акопян.

— Я не тыкаю. Я сказал, что у нас другая погода. И нечего кричать, — хмуро глянул бульдозерист, сжимая грязной спецовкой большущий гаечный ключ. Акопян знал бульдозериста, не раз видел его в подпитии, и жил он в соседнем доме.

Новым микрорайоном, в котором получили квартиры заводчане, бывшие деревенские в своем большинстве, Акопян мог гордиться. Это он выбивал фонды, материалы, дневал и ночевал на строительстве жилья. Жилых домов настроили, а завод стоит мертвый, хоть он уже три года должен давать продукцию. Сперва пуск сорвал Чернобыль, а теперь тормозит сплошное безголовье, царящее во всей большой советской стране.

Вернулся он в кабинет в плохом настроении. Снова защемило сердце, пришлось взять таблетку нитроглицерина. Плохо начинается день, грустно подумал он. В это время пронзительно зазвонил телефон.

— Ну что ты все жалуешься, Георгий Сергеевич? — узнал он голос заместителя министра. — Неужели ты не понимаешь ситуацию? Ну, нет сейчас денег. Ты думаешь, дал телеграмму — и все решилось? Не тут то было… Спихнули на меня. Поручили передать: можешь давать людям отпуск за свой счет. Пусть картошку убирают. Зима на носу.

— А кто так сказал? Так что, завод пускать не нужно? Ухлопали миллиарды. И коту под хвост? Разве это государственный подход?

— Георгий Сергеевич, дорогой мой человек, и я, и все в министерстве… И выше нас. Все это знают. А ты митингуешь. Не пустим нынче, на будущий год сдадим. Доведем до кондиции. Тут все сыплется, разваливается… Короче, денег пока что нет. Пускай людей в отпуска. И сам съезди куда-нибудь. А то без выходных пашешь там, как черный вол, — заместитель понизил голос: — А это сейчас никому не нужно. Как и твой завод. Министр в отпуске. Укатил к Черному морю. А ты распинаешься там. Будь здоров! И не бери все в голову. Бог не выдаст — свинья не съест. Обнимаю!

Акопян долго держал трубку, будто лишился сил, не мог протянуть руку и положить трубку на аппарат. Значит, из его грозной телеграммы: срывается пуск завода, коллектив требует возобновить финансирование — получился пшик. С большого грома малый дождь. Конечно, он не надеялся, что позвонит сам премьер, но его заместитель или министр могли бы поинтересоваться, а то и приехать, разобраться на месте, либо вызвать его, Акопяна, для доклада. Значит, действительно пуск завода никому не нужен.