Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

— Ето вам большое спасибо. За то, что накормили, за то, что напоили. И за песни. Хвактически, давно я так не пел, — искренне и взволнованно благодарил Бравусов.

— Ну, то еще приходите. Пусть еще будет один праздник, — также взволнованный, обрадованный неожиданной встречей, сказал Мамута.

— Нет, теперь вы к нам. Давайте в следующую субботу. Или в воскресенье. Управитесь по хозяйству — и приходите, — пригласила Марина. Увидела, что расчувствовавшийся Бравусов полез обниматься к Мамуте, не стерпела: — От не люблю, когда мужики целуются!

— С женщиной, хвактически, интересней, — Бравусов трижды поцеловал Юзю.

Тогда и Марина чмокнула в щеку бывшего учителя, а с Юзей они искренне, как давние подруги, расцеловались.

Мамута и Юзя повернули на свою Кончанскую сторону, а Бравусов с Мариной направились на Шамовскую сторону — так раньше хатыньчане условно делили большую деревню. Правда, граница этого раздела проходила немного дальше, где с поля бежал неширокий выгон-дорога, а на болото к Беседи вел узкий проулок, аккурат вдоль хаты Порфира Дроздова, бывшего продагента, Марининого дяди.

Почти полная луна уже довольно высоко поднялась над лесом. Мамуте захотелось провести Юзю по взгорью — показать, как блестит Беседь в лунном сиянии.

— Юзя, дороженькая, знаешь, какое возникло желание?

— Знаю. Хочешь поцеловаться. И я — тоже.

— Я хочу поцеловать тебя на взгорье. Чтобы ты увидела, как сверкает, переливается Беседь под луной. Это удивительная красота.

— Ну так пошли.

— Но на той тропке, верно, густая роса. Да и поросла она бурьяном, некому там ходить. Будем мокрыми по уши. Давай лучше тут поцелуемся.

Они стояли посреди безлюдной улицы и целовались. Как молодожены.

Мамута глянул на луну, которая на глазах светлела, будто из нее испарялись багряность и желтизна, которые были, пока она висела над темной зубчатой стеной леса. Теперь луна сверкала, переливалась синевато-бледным сиянием и, будто магнит, притягивала к себе.

— Вот гляжу на луну, на звезды, — нарушил тишину ночи Мамута. — Какая это бездна — небо! И земля — тоже бездна. И душа человеческая — разве не бездна? Сколько в ней всего! И хорошего, и дурного, и таинственного, и неизведанного…

— Ой, Петрочек ты мой, не забирайся так высоко. Аж в космос. Лучше думать о земном, — Юзя взяла его под руку, тесней прижалась, будто боялась, что старый фантазер взлетит в небо.

Что ж, земное — так земное. Он вскинул ей на плечи полу пиджака, обнял. Так, обнявшись, будто жених и невеста, они шли по безлюдной, пустынной деревенской улице.

— А знаешь, о чем я подумала? — И, не ожидая ответа, Юзя говорила дальше: — Мы уже когда-то об этом толковали. Но все равно думается. Сожженная деревня в войну потом возродилась. А Чернобыль, видно, ее сжег невидимым огнем навсегда. А может, возродится? Такая вокруг красота! Беседь, лес, земля плодородная. Только б жить и жить…

— Может, и возродится. Но сильно нескоро… Жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется…

— Ну что ты так грустно? — перебила Юзя. — Будем жить! Недаром я сюда приехала. Столицу бросила. Хозяйство заведем. Свой медок есть. Будет козье молочко. Пользительное. Как Бравусов говорит. И грибов припасем. И соседи есть. Песни будем петь. Назло Чернобылю!

— Ты — молодчина, Юзя. Грех тебя не любить, — Мамута поцеловал ее в прохладную щеку.

— А я тебя люблю давным-давно. И навсегда.

Юзя повернулась, крепко обхватила Мамуту за голову и впилась в губы. Словно делала это в последний раз.

Серебристо-белый месяц все выше поднимался над Беседью.

Хроника БЕЛТА, других мировых агентств, 1991 г.

19 сентября. Минск. Председателем Верховного Совета Беларуси избран 56-летний Станислав Шушкевич. Для победы ему понадобились два дня борьбы и три тура голосования..

20 сентября. Кабул. Лидеры «пешаварской семерки» требуют отставки президента Наджибуллы.

22 сентября. Тбилиси. Здесь произошли жестокие столкновения сторонников президента Гамсахурдиа с силами оппозиции.

24 сентября. Париж. Газета «Монд» напечатала интервью президента Польши Леха Валенсы, в котором он заявил: Европа обманула меня — не дала обещанной помощи.

По давней привычке, каждое утро Георгий Акопян обходил территорию завода. Он хотел своими глазами увидеть, что где сделано, чтобы на планерке слушать пояснения заместителя, главного инженера, прораба, их оправдания, а потом показать, что он все знает. И вот этим сырым, промозглым утром Акопян вытащил из нижнего ящика шкафа, который стоял в приемной, свои резиновые сапоги и начал обуваться. Секретарши еще не было, она так рано не приходила. Натянул сапоги, невысокие, коричневые — он не любил черного цвета, заправил в голенища джинсы.