Жан Пелегри - Лошадь в городе

Несчастный случай произошел два дня спустя. Накануне нашей даты. В самую обычную субботу. Мы вернулись вместе из большого магазина. С пакетами. Рис, мясо, стиральные порошки. Только мы пришли, она опять вздумала выйти — увидела в окно торговца каштанами. Взяла сумку и спустилась. Внизу было шоссе Сен-Дени, широкая траншея. Напротив, на другом тротуаре дымила жаровня торговца, его не было видно за дымом. Мимо стремительно проносились машины.

— Уточните, пожалуйста, все обстоятельства.

Она еще только вышла из дому, а я уже представлял себе, как она возвращается и показывает мне издали фунтик. Я увидел ее на краю тротуара, она на мгновенье задержалась, склонив голову и в последний раз шаря в сумке, ища мелочь, серебро, точно должна была уплатить за переход. И вдруг побежала через улицу. Решительно, как солдат. Вероятно, думала о каштанах, которые принесет.

Машину, мосье, я разглядеть не успел. Я видел только ее, ее одну, Элиану. Как солдат, сраженный пулей, она вдруг завертелась там в автомобильной траншее, завертелась полусогнувшись, повернулась раз, другой и попыталась, несмотря ни на что, словно выполняла приказ, добраться до торговца каштанами, там, в дыму жаровни, на противоположном тротуаре.

Никогда я не любил ее сильней, мосье, чем в эту минуту, — за ее отвагу, за то, что она сохранила мужество, несмотря на рану. Всякий раз, вспоминая об этом, я вижу, как она идет вперед, прижимая к себе сумку, делает еще три, четыре шага, вижу, как она мало-помалу приближается к другому тротуару, к аромату каштанов, и всякий раз, мосье, мне мерещится, что я с ней рядом в эту трудную минуту, что я ее утешаю, нежно-нежно, так как у нее катятся слезы из глаз. Твержу, чтобы ее подбодрить: «Мужайся, яблочко мое, мужайся». И всякий раз она с улыбкой делает еще один шаг к каштанам. Последний.

— Вы, следовательно, были очевидцем несчастья?

В это мгновенье показалась вторая машина. С другой стороны. И эту, мосье, я разглядел, хорошо разглядел. Синяя машина, злая. С поднятыми стеклами. Она не захотела снизить скорость. Я услышал звук удара, Элиана выпустила из рук сумку и мгновенье спустя лежала на шоссе. Раздавленная. Рука у нее была откинута, точно она искала что-то на асфальте — кольцо, браслет, мелочь, приготовленную для торговца. Я почувствовал, как вошел в меня, отвердел во мне город.

Немного спустя кто-то прикрыл ее одеялом, полицейские велели нам разойтись и оцепили тело. Мелом они рисовали какие-то линии, измеряли. Темнело. Мчались в обе стороны машины, все так же куда-то торопясь. В глубине квартала завыла сирена, и я подумал о самолете, который летит на большой высоте. Чтобы сбросить бомбы.

— Как объяснить, что я не нахожу в досье ваших свидетельских показаний?

Они ничего не хотели понять, ничего. Когда прибыла санитарная машина, они положили Элиану на носилки, одеяло соскользнуло. Казалось, она спокойно спит, думает о птицах. Я хотел поехать вместе с ней. Они сказали «нет». Они сказали, что позднее меня поставят в известность, чтобы я мог сделать заявление, дать показания. Шофер захлопнул дверцу, и они собрались уехать.

Я подошел к машине вместе с соседкой, державшей в руке кошелку. Элиана лежала на носилках за стеклом, обрамленная занавесками, словно статуя в одежде, вроде тех, что покоятся в церкви, в стеклянном гробу. А рядом, как талисман, лежала ее сумка.

— О вас, значит, забыли?

Она была так близко, мосье, и лежала так спокойно, что мне хотелось тихонько постучать по стеклу указательным пальцем, как делала сама Элиана, чтобы она обернулась, что-нибудь сказала. Но тут заработал мотор, и санитарная машина умчалась, вся белая, точно свадебная, вдалеке прогудел ее рожок, замигал синий свет на крыше. Я видел, как она исчезает в глубине бульвара, удаляется, пропадает вместе со своим огоньком среди легковых машин и грузовиков. И мне, мосье, вдруг почудилось, что Элиану увозят в город на празднество. Торопятся, пока еще не опустилась ночь. Ее везут туда, в гущу домов, везут на заклание, чтобы совершить какой-то обряд. И глядя издали на город, сверкающий тысячами огней, я даже подумал, что он там, наверно, теперь доволен, доволен, и мне захотелось как-то ему отомстить, утешиться. Свести с ним счеты.

— Вот почему вы три дня спустя!..

Солнце почти совсем зашло, вернулись на тротуар голуби, опять стал выкрикивать свой товар продавец каштанов, все разошлись. Соседка спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Я отдал ей ключи. И тут, мосье, я понял, что навсегда потерял Элиану, ее поглотили улицы, и вместе с ней исчезло все — шкаф, цветы, котенок, апельсин. А мне остается только бродить, бродить среди стен, заводов, контор, пересекать площади, бульвары. Мало-помалу мной овладевала мысль, что я иду обратно к поджидающему меня пауку, к тому, которого встретил в самом начале. К тому, который в городе подстерегает каждого человека.