Питер Хёг - Условно пригодные

Я снова подумал о том, что дыхание – как часы, измеряющие то короткое время, когда мы можем быть вместе.

Я ничего не говорил, мы просто стояли, вслушиваясь в дыхание друг друга.

А потом она рассказала мне, что прошлое помнишь как линию, которая в конце заканчивается на равнине. Время от времени автомат начинал пищать, и тогда она опускала еще одну монетку,- откуда она их взяла?

– Мы можем встретиться?

Это я продумал во всех деталях, на тот случай, если она спросит. Есть только одна возможность, сказал я,- встретиться ночью. Я бы помог ей вылезти из окна и спуститься вниз, сможет ли она?

– Меня перевели,- сказала она.- Теперь я сплю в комнате новой инспекторши.

Она сказала это совсем тихо, и все же показалось, что мимо промчалось что-то огромное, вроде поезда, и поезд этот унес с собой последнюю возможность ее увидеть.

– Через несколько дней я уезжаю,- сказал я.- В интернат для умственно отсталых.

Трубку положили. Как и в прошлый раз, не было никакого звука, только что она была здесь – и вот ее нет.

Я постоял некоторое время у телефона, но больше он не зазвонил.

Два дня подряд я на большой перемене сидел в библиотеке.

Если бы все было как обычно, мне бы это запретили, но поскольку пошел снег, ритм жизни школы изменился.

Снег падал медленно, но не прекращался ни на минуту, они не успевали убирать его. Сгребать снег лопатой, посыпать дорожки песком и солью поручили Андерсену, помогали ему те интернатские ученики, которых назначили для работы на улице. Двор был покрыт коркой льда, и повсюду стояли большие снежные сугробы. В связи с этим младшим школьникам на переменах разрешили сидеть в классах, у всех уходило больше времени на то, чтобы подняться наверх из-за того, что одежда была мокрой, и вообще заметно было изменение расписания школы.

И Фредхой, и Карин Эре видели меня в библиотеке, но ничего мне не сказали, может быть, они считали, что я и так достаточно наказан и что больше со мной уже ничего нельзя сделать.

Я сидел, разглядывая старые номера «Синей книги», ежегодного журнала школы, в каждом номере были фотографии классов, я нашел старые фотографии ее класса. Все фотографии, начиная с первого года.

В эти дни я видел ее и по утрам, когда мы пели. Было больно вот так прямо смотреть на нее – на фотографии смотреть было легче.

Раньше девочки завязывали волосы в хвостики, у нее тоже был хвостик, а так она была похожа на саму себя.

С одним исключением – она улыбалась. Было восемь фотографий, с 1963 по 1971-й, на фотографии 1970 года ее не было, школу фотографировали в апреле, когда она исчезла. На первых семи фотографиях она улыбалась. Не так чтобы уж очень, но улыбка все-таки была заметна. Так, что было видно, из какой она семьи и какое у нее было детство. Можно было понять, почему она говорила о светлой равнине.

Потом шла та фотография, на которой ее не было. А потом – последняя фотография, прошлогодняя. На ней она не улыбалась. И одежда была другой. Она была видна только по пояс, на ней был один из ее больших свитеров.

Я положил альбомы в один ряд, так чтобы можно было смотреть на них одновременно. Словно на линию времени.

Неизбежно приходила в голову мысль о том, что было бы, если бы мы были знакомы тогда. Как бы все получилось? Мы бы встретились несколько раз, она могла бы пригласить меня домой, я мог бы познакомиться с ее родителями, и, когда произошла катастрофа, я мог бы помочь ей.

Вот что я думал – думал, что мог бы помочь ей. Я, который и самому себе не мог помочь.

Я смотрел на фотографии, и в конце концов стало казаться, что я вырос вместе с ней. Как будто я не начал расти, попав в школу Биля, рывками и с температурой, но всегда был рядом с ней, и мы спокойно выросли вместе, так что теперь составляем единое целое.

Прежде я никогда подолгу не разглядывал фотографии. Можно было предположить, что они изменятся, когда на них направишь свет внимания. Что они станут слабее, словно страх. Но этого не произошло. Наоборот, они становились все глубже и глубже. Я сидел, глядя на них два дня подряд, я бы пошел туда и на третий день, если бы снова не пошел снег и нас не отправили бегать.

После упражнений на снарядах самым полезным для укрепления мускулатуры считалась легкая атлетика, особенно дисциплины, в которых надо было что-нибудь бросать, однако зимой это делать было сложно, так как тренировки должны были проходить на открытом воздухе.

На улице можно было тренироваться только в беге. Приучив всеми любимую сборную по гандболу бегать зимой по замерзшим болотам и прудам, Кластерсен добился прекрасных результатов. Один из его принципов состоял в том, что если тренируешься в беге, то нет такой погоды, когда нельзя было бы находиться на улице.