Питер Хёг - Условно пригодные

В какой-то момент остаешься с ней наедине. И тогда становится трудно понять, что следует делать.

Ты понимаешь, что единственно важным в ее жизни является женщина, а теперь она ушла. Остался только ты один. Не имеющий сам по себе никакой ценности. И у которого нет ничего особенного, что можно было бы дать другим людям.

Я застыл – неясно было, что делать. Меня охватил страх.

Сначала я ничего не говорил и ничего не делал.

Она подошла к двери, через которую вышла женщина. Оттуда она позвала меня. Я пошел к ней.

Она была очень серьезной. Кожа ее личика казалась совсем тонкой, непрочной, словно бумага. Под ней таилось безграничное горе.

И однако она не плакала. Казалось, она пытается что-то преодолеть.

– Мы подождем здесь,- сказала она.

Мы сели спиной к двери. В прихожей было холодно. Мы сидели бок о бок. Она подняла на меня глаза.

– Мама скоро придет,- сказала она.

Скоро. Это было ее первое упоминание о времени. И тут я понял, что сообщали ее списки.

Это был порядок, она сообщала о порядке. Она пыталась сообщить мне о том, что пытается навести порядок в мире.

Сидя рядом с ней на полу, я понял, как бы посмотрев ее глазами, каким ее встречает мир. Большой и непреодолимый. При помощи слов она пыталась проложить в этом хаосе туннели порядка.

Привести в порядок – это значит узнать. Понять, что в безбрежном, незнакомом море есть островок, на котором ты когда-то был. На такие островки она и указывала. При помощи слов она создавала себе сеть знакомых людей и предметов.

– Мама скоро придет.

В горестный хаос от разлуки с женщиной она привнесла порядок, объяснив, что все это ограничено определенным периодом времени, все временно, все это кончится. Чтобы побороть боль от разлуки, она использовала время.

Вокруг ребенка постоянно появляются и исчезают люди, возникают и пропадают предметы, окружающий мир приобретает какую-то форму и теряет ее. И никто не дает никакого объяснения – потому что как можно объяснить мир ребенку?

И тогда она пользовалась словами. Слова вызывают в памяти и фиксируют то, что прошло. Своими перечислениями она хотела добиться, чтобы то, с чем она когда-то столкнулась, вернулось к ней снова.

Она подняла на меня глаза. Глаза были полны слез, но она не плакала, казалось, она пытается перебороть горе.

Без всяких слов ее лицо говорило о том, что мы вместе. Что оба мы знаем, что такое потери, и она тоже, ведь у нее было гораздо больше, чем когда-либо у меня, и она уже сейчас знает, что в этом мире у тебя забирают людей и вещи, в нем тебя уводят оттуда, где тебе хорошо, гасят свет, так что ты погружаешься в страх, и это совсем не обязательно чей-то злой умысел – это неизбежность.

Наверное, до этого момента я до конца не понимал, что она человек. Я думал, что она скорее нечто сверхценное, что можно защищать так, как никто тебя самого никогда не защищал.

Теперь я понял, что она в каком-то смысле похожа на меня. Гораздо более чистая и благородная, но все же в чем-то такая, как и я сам.

И тут появилась мысль, что я, может быть, все-таки могу ей пригодиться, что я все-таки смогу стать ей ближе.

Не знаю, сколько мы так просидели. В конце концов она потихоньку прилегла на пол и заснула. Тогда я отнес ее в постель. Сел рядом и стал смотреть на нее. Я думал о том, что она говорила и почему.

Она говорила, чтобы преодолеть горе оттого, что женщина ушла.

Но обращалась она ко мне.

Я прождал в парке несколько часов. Было очень холодно, и одеяло не спасало. Флаккедам появился перед рассветом, он открыл входную дверь и, не заперев ее, начал свой обход клумбы с розами. Когда он исчез из вида, я вошел в здание. Август крепко спал. Окно оставалось открытым, запах газа выветрился.

Катарина выждала три дня после моего ночного визита, я знал, что она не забыла о нас и не сдалась. Подошла она ко мне незаметно – просто вдруг совершенно неожиданно оказалась у меня за спиной, когда мы были во дворе.

– Не оборачивайся,- сказала она.

И все-таки я поискал глазами дежурного учителя.

– Они начинают забывать о нас,- прошептала она.

Мне тоже так показалось. Так обычно и бывало. Им ведь за многими надо было наблюдать. Стоило на некоторое время затаиться, и о тебе постепенно забывали – лучше этого ничего и быть не могло.

– У вас «окно» на третьем уроке,- сказала она.- Мы можем встретиться в клинике.

Клиника была кабинетом Хессен. Куда запрещалось заходить и куда невозможно было попасть.