Георгий Байдуков - Рассказы разных лет

Кондукторы замялись, укоризненно посматривая на дядю Семена и Ивана. Боялись они и дежурного — можно испортить отношения, боялись и Ваню. Его острый язык знали многие по рабкоровским заметкам дорожной газеты. А Семен Крутой, по слухам, был машинистом бронепоезда при ликвидации семеновских банд, как будто коммунист и совсем недавно появился в Барабинске.

Крутой был специально отобран на маршрутный — хлебный, и это тоже немного смущало кондукторов. Открыто роптать боялись и поторопились скорее выбраться из дежурки.

В дежурке стало тихо. Дежурный прямым проводом добивался Барабинска. Иван рассматривал аппарат Морзе, изредка взглядывая на дежурного. Семен стоял посреди комнаты, вытирая ветошью руки. В дверях, словно статуя, стоял Климыч. Минут двадцать он мол: чал, слушая всю перебранку. Его никто не заметил во время спора.

Климыч следил за тремя лицами и наверняка уже знал, с кем имеет дело. Свое же решение у него было давно готово. Везем хлеб. Хлеб нужен армии. А армия — это революция. Следовательно, только одно надо: скорей его доставить!

— Да., да… я вас вызывал… Здравия желаю, Николай Павлович! Извините, что побеспокоил… Да… да… Видите… Э-э… видите ли… Здесь у меня маленькое недоразумение…

— Вот так маленькое! Говори — большое! — крикнул Байков.

— Товарищи, прошу не перебивать, — оторвавшись от трубки, сказал дежурный и снова к телефону: — Э, нет… нет… Николай Павлович… это я не вам… да… да. Так вот у меня сейчас сто сорок третий на станции…

— Добавь: срочный-маршрутный-хлебный! — кричал Ванюшка.

— Это безобразие! Я попрошу выйти вон! — отрезал Ивану дежурный и снова заговорил в трубку: — Тут… Видите ли, прямо нахаловщина, разбой, Николай Павлович, не подчиняются требованию, партизанщина, оскорбление. А? Фамилии? Хорошо… хорошо… Я вам дам, дам их фамилии.

— Скажи — Байков да поклончик передай, — подхватил Иван.

— …Так вот, нужно, понимаете ли, с ветки взять три порожних вагона, перебросить на Южную… Машинист отказывается… Как фамилия? Сейчас посмотрю., — И, подтянув к себе журнал, начал рыться в строчках, отыскивая злополучную фамилию.

— Крутой зовут меня, — буркнул Семен, не понимая, зачем потребовалась фамилия начальнику отделения.

— …Николай Павлович! Крутой!.. А? Ха… ха… ха… да, да, действительно, очень крутой. Так вот, что прикажете сделать?.. Простой поезда уже тридцать минут… прицепить?.. Хорошо! Благодарю… А… что… да ничего, спасибо, помаленьку, с хлебом вот хуже стало — подорожал. А? Вам пуди… э… Николай Павлович… Хорошо… хорошо… — и, озираясь на Ивана и на Семена, дежурный сжимался, чувствуя, что его поймут. — …Хорошо, хорошо. Всего наилучшего, Николай Павлович… А? Да, да, я у вас скоро буду, завезу, Николай Павлович, обязательно. До свидания.

Дежурный, кончив переговоры, повесил трубку, медленно повернулся лицом к присутствующим.

Байков и Крутой повернулись к двери.

Климыч упрямо, не сводя глаз, глядел на дежурного, кашлянул, затем сплюнул. Ковыльнул раненой ногой, достал из кармана бумажку с множеством печатей и положил ее на стол перед дежурным.

— Волынить не будем. Поезд отправляется. Делайте все, что нужно для отправления.

— Но… но… ведь это же безобразие! Я не понимаю, кто отвечает за транспорт? Вы, что ли? Я протестую! — ощетинился Волков.

— Протестовать! Можешь! Отвечаешь за транспорт и ты и мы. Ты не понимаешь, что мы везем хлеб для армии. Тебе сытно, так, думаешь, и всем хорошо? Почему не добавил, что сто сорок третий маршрутный-хлебный? Почему не спросил, есть ли сзади поезда? Молчишь?! Отправляй сейчас же, а за волынку подтянем.

— Это произвол! Это нахаловщина! Так невозможно работать!., re кричал дежурный.

— Машинист, вали подогревай гаврилку, а ты, — обращаясь к Ивану, сказал Климыч, — молодед! Вали напрямую. Это лучше всего помогает/

Дежурный замялся, забегал от аппарата к телефону, кричал, крутил блокировочные аппараты, снова кричал, и уже через десять минут вагоны бежали за паровозом. А Иван Байков, закутавшись с головой в тулуп, стоял в холодном тамбуре вагона и сладко мечтал о тысячах хлебных поездов для фронтов и революции. Изредка он высовывался наружу, держась за поручни и. осматривая, не горят ли буксы.

Перед глазами вдруг возникали засыпанные снегом одинокие будки и бараки. Ваня вспомнил свои детские годы, когда семья кочевала вот по таким же глухим местечкам железной дороги. А когда его охватывала легкая дремота, Ваня сквозь мимолетный сон мечтал о будущем.