Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

«Да уж насмотрелся,» — выкручиваюсь я. — «Нас-то тоже чартерами в Западную Сибирь гоняли. Нужно же знать, на чем, куда и как тебя везут.»

«Это правильно, мужик,» — Ричард хлопнул меня по плечу, продолжая смотреть на меня глазами, на дне которых продолжала мелькать тень подозрительности. — «Вот и мы тоже знаем, где летаем.»

Обе руки Крукоу отправились в недра задних карманов его брюк.

«Вот наш секрет номер раз!» — правая рука Ричарда извлекла и положила на стол измятый экземпляр расписания пассажирских рейсов в нее Колумбии.

«А вот номер два,» — левая хлопнула но столу вчетверо сложенным пластиковым файлом с помятой бумажкой внутри. Она была исписана синими каракулями.

«Это расписание полетов, а это все данные о воздушных коридорах,» — и Ричард гордо откинулся на спинку стула. — «Если я хочу оставаться невидимым, то как мне это сделать? С учетом вот этих знаний?»

Рука пилота эффектно пролетела над столом, описав указательным пальцем дугу над бумагами на столе.

«Думай, нефтяник, думай!»

«Ничего не могу придумать,» — выдавил я из себя. Это было неправдой. Я почти сразу понял смысл и значение того, о чем хотел сказать мой собеседник. Не хватало лишь нескольких незначительных деталей.

«Все просто, парень. Я ухожу под пассажирский самолет. И ЦРУшник в Боготе перестает меня видеть. Меня нет на экране. Но я есть в воздухе. Держу крейсерскую скорость „боинга“ и иду под пассажиром. Они меня не видят,» — и Крукоу взмахнул рукой в сторону Боготы. — «Они видят только одну точку.»

Они тут в Колумбии совсем с ума сошли. Ричард Крукоу, судя по его словам, проделывает такие трюки, с которыми по степени риска может сравниться прыжок с пятидесятиметровой высоты в прорубь. Возьмешь на миллиметр влево-вправо, и разобьешься о лед. Попадешь в лунку, и все равно никакой гарантии, что останешься жив. Под водой могут оказаться камни, которых ты не видишь и о которых не знаешь. Так же и с полетом в несанкционированном воздушном коридоре. У тебя на пути может оказаться самолет, о существовании которого ты не подозреваешь, и этот самолет несется прямо тебе в лоб со скоростью почти в тысячу километров в час. И даже еще больше, с учетом твоей собственной скорости. Но все же в его словах мне почудилось какое-то откровение. Нет, пожалуй, «откровение» слишком громкое название для того, чтобы описать, то, что я почувствовал. Я интуитивно понял, что из его безумного рассказа о воздушном ковбойстве можно извлечь некое рациональное зерно. Так, наверное, великим ученым в голову приходят гениальные открытия. Ньютону его третий закон, Лобачевскому другая, неэвклидова, геометрия. Яблоко, которое падает вниз, значит больше, чем просто яблоко, а параллельные прямые могут пересечься, если иначе взглянуть на пространство. Смотри, Андрей, и слушай, и спрашивай. И думай. Все, о чем говорит этот германоамериканец, может оказаться полезным.

«Что-то не пойму я тебя, Ричард,» — говорю я медленно, а сам пытаюсь представить в своем воображении непересекающиеся прямые авиационных трасс в небе над Путумайо. — «Когда ты идешь низко, тебя не видят радары, правильно?»

«Правильно, но не совсем. Они не видят меня, когда я иду точно под пассажирским самолетом. Держу его скорость и не отсвечиваю. В смысле, даю диспетчеру совсем не те координаты.»

«На каком самолете ты летаешь?»

«Эмбрайер. Еле выжимаю из него то, что мне надо по скорости. Но зато он хорош в маневре.»

«А пассажиров от твоих маневров не укачивает?» — спросил я его с сарказмом.

Крукоу расхохотался. Его смех был похож на гомерический хохот президента Тайлера. Разве что отвислые щеки пилота тряслись сильнее. Ну, и, конечно, они были белого цвета. Отсмеявшись, летчик очень внимательно посмотрел на меня. Над Колумбией было то же небо, что и над другими странами. И в этом небе, так же, как в любой другой точке на Земле, пока что работали законы Ньютона и правила Эвклида. Но для того, чтобы это понять на своей шкуре, нужно хотя бы раз посидеть за штурвалом самолета. Ричард догадался, что я соображаю в самолетах достаточно, чтобы поймать его на мелких недосказанностях, рождающихся от соития невнимательности и потери бдительности. Сейчас, в этот момент, может всплыть большая правда или большая ложь, в зависимости от ситуации, подумал я. Но мне было нужно нечто другое. То, чем владел этот воздушный ковбой, очень срочно понадобилось и мне самому. Полицейский все еще ходил туда-сюда перед гостиницей. Я его не видел, но слышал шуршание его рифленых ботинок по мелкому гравию дороги.