Амели Нотомб - Страх и трепет

Рождество нагоняет на меня тоску, а Пасха — радует. Меня подавляет Бог, который является в образе дитяти. А вот несчастный страдалец, превращающийся в Бога, — это уже совсем другое дело. Я заключаю в объятия компьютер Фубуки и покрываю его поцелуями. Я тоже несчастная мученица, распятая на кресте. Распятие мне нравится тем, что это конец. Конец моим страданиям. Они вколотили в мое тело столько цифр, что не осталось места даже для какой-нибудь одной сотой или тысячной. И когда мне отрубят саблей голову, я уже ничего не почувствую.

Как важно знать заранее, когда ты умрешь. Можно постараться и превратить свой последний день в произведение искусства. Утром, когда придут мои палачи, я скажу им: «У меня ничего не получилось! Убейте меня! Но исполните мою последнюю волю: я хочу принять смерть от рук Фубуки. Пусть она открутит мне голову, как крышку перечницы. И моя кровь хлынет черным перцем. Так примите и ядите его, ибо сие есть мой перец, просыпанный за вас и за многих, перец нового завета. И все вы чихнете в память обо мне».

Тут я почувствовала, что окоченела. Напрасно я все крепче обнимаю компьютер — это не согревает меня. Я одеваюсь. Но зубы продолжают стучать от холода. Тогда я ложусь на пол и опрокидываю на себя содержимое корзины для мусора. Сознание покидает меня.

Я слышу, как кто-то называет меня по имени. Открываю глаза и вижу, что лежу под мусором. Я снова закрываю их.

И опять проваливаюсь в бездну.

Затем до меня доносится нежный голосок Фубуки:

— Это в ее репертуаре. Она опрокинула на себя мусор, чтобы до нее никто не дотрагивался. Она сама пожелала стать неприкасаемой. Ей нравится себя унижать. У нее нет никакого чувства собственного достоинства. Когда я говорю ей, что она глупая, она отвечает, что не просто глупая, а слабоумная. Она, все время нуждается в самоуничижении. Полагает, что это дает ей право не соблюдать никаких правил. Но она ошибается.

Я хочу объяснить, что просто замерзла и поэтому высыпала на себя бумаги из корзины. Но не могу произнести ни слова. По крайней мере, под отбросами компании «Юмимото» мне тепло и уютно. Я снова отключаюсь.

Понемногу я начинаю понимать, что лежу под скомканными черновиками, пустыми бутылками, окурками, намокшими от кока-колы, и вижу часы, которые показывают десять утра.

Я встаю. Все отводят от меня глаза. Все — кроме Фубуки, которая холодно говорит:

— Когда вам в следующий раз захочется поиграть в побирушку, найдите для этого другое место. Например, метро.

Сгорая со стыда, я беру свой рюкзак и проскальзываю в туалет, где переодеваюсь и мою голову под краном. К моему возвращению уборщица уже уничтожила все следы моего ночного безумия.

— Я хотела убрать сама, — говорю я смущенно.

— Да, с этим, я думаю, вы бы справились, — язвит Фубуки.

— Вы, наверное, намекаете на проверку счетов, с которой я не справилась. Да, вы правы: это слишком трудное для меня задание. И я торжественно заявляю, что отказываюсь от этой работы.

— Долго же вы собирались это признать, — иронизирует Фубуки.

«Ну конечно, — думаю я, — ей хотелось, чтобы я сама это признала. Ведь это гораздо более унизительно».

— Прозрение наступило вчера вечером, — продолжаю я вслух.

— Дайте мне папку.

Она быстро проверяет все счета. У нее уходит на это всего двадцать минут.

Этот день я проживаю как зомби. В горле першит. Мой рабочий стол завален листками с ошибочными расчетами. Я выбрасываю их в корзину.

Когда я вижу, как Фубуки работает за своим компьютером, мне хочется смеяться. Я вспоминаю, как ночью совершенно голая сидела на ее клавиатуре, обхватив монитор руками и ногами. А теперь эта молодая женщина пальцами касается клавишей, к которым прижималось мое тело. В первый раз в жизни информатика пробуждает во мне какие-то чувства.

Нескольких часов сна под мусором явно недостаточно, чтобы голова очистилась от мешанины из нескончаемых цифр. Я барахтаюсь в этом тумане и пытаюсь отыскать в своем мозгу островки, не затронутые умопомрачением.

И при этом блаженствую: впервые за долгие недели мне не надо стучать по кнопкам калькулятора.

Я заново открываю мир без цифр. Встречаются же неграмотные люди, значит, могут существовать и безнадежно неарифметичные особи вроде меня.

Я вернулась к обычной жизни. Как ни странно, но после моей сумасшедшей ночи все потекло так, будто ничего особенного не случилось. Никто ведь не видел, как я голая скакала по столам, прыгала на руках вверх ногами и страстно целовала невинный компьютер. Правда, меня нашли спящей под мусором. В других странах, возможно, за подобное поведение меня выгнали бы с работы. А здесь сделали вид, будто ничего не произошло.