Иван Дроздов - Шальные миллионы

Нет, конечно, не один человек сотворил это библейское злодейство, — он был всего лишь марионеткой в руках бесовских сил. Но три бумаги он подписал. Своей рукой, самолично. Уж так устроена природа нынешних «монголов»: удары по России они наносят руками ее же сынов и тех молодцов, которые, хотя и не были ее сынами, грелись у ее очага, сосали грудь чужой матери и в душе копили злобу и коварство. Россия, сама того не подозревая, взрастила сонм предателей, и они, улучив свой шанс, выбежали на арену.

Силай Иванов стал символом предательства. Жить в России ему стало невмоготу, — земля воспламенилась под ним, всеобщая ненависть жгла его, и он ночью на подготовленном для него самолете поднялся в воздух и полетел за океан. Там в престижном банке на его счету лежали семь миллиардов долларов. Это были тридцать сребреников, кинутые ему за Россию.

«Шалаш» — золотая клетка, в которую попал Силай Иванов. И теперь он бессильно бьется, мучительно страдает, ища выхода, но клетка наглухо закрыта и выхода из нее нет.

На третьем этаже в левом крыле виллы в трех комнатах с видом на море и с обширным балконом жил второй пленник, в клетку еще не попавший, но уже ступивший на дорожку, по которой не идут, а скользят, и со скоростью все нарастающей, и без тормозов, без оглядки по сторонам, без минутного даже роздыха.

Силай подписывал документы, у этого работа посложнее: одни документы он подправляет, другие изготовляет заново. На этот раз он два документа подправлял и один выписывал на белой бумаге. Операция банковская проворачивалась в узком кругу заинтересованных лиц. И времени на нее отводилось месяц, но Малыш — а это был он! — имел здесь прекрасные условия, большой набор красок и инструментов, — в десять дней он уже заканчивал дело. И хорошо, что напоследок оставил дела попроще, не требовавшие такого душевного спокойствия, как иные, — дела, давшие ему время для досуга. Было и еще одно счастливое обстоятельство во все дни его напряженной работы: из открытого окна своих комнат он все время видел Анну. Она купалась и загорала в одиночестве и лишь изредка подходила к беседке, где были Силай и Нина.

Каким-то чутьем уловил он случившееся в беседке, — по суете, напряжению, изменившемуся ритму в движениях Данилыча. «Что-то произошло, — думал он. — Да, там что-то случилось». Но… продолжал работать.

Данилыч имел от молодого хозяина задание обеспечить покой Малышу и после команды Силая уволить всю прислугу бесперебойно обслуживал гостя, подчас и сам подключаясь к роли официанта.

Данилычу нравился Малыш, но вот за что — сказать бы не мог. Еще там, в Штатах, в Сан-Франциско, хозяин ему однажды сказал: «У нас будет важный гость, очень важный, создай ему самые лучшие условия». И потом сын хозяина Борис с нетерпением ждал этого гостя, готовил яхту, роскошный автомобиль, инструктировал охрану. Говорил и Данилычу: «Приедет мой друг, его зовут Малыш, — не дай Бог, если ему у нас не понравится!» И требовал назначить к нему горничную, официантку, — из молодых, красивых. А уж что до комнат — сам проверял убранство, ванную, спальню…

Интерес Данилыча распалялся по мере того, как приближался день появления Малыша. Он ожидал увидеть громадную фигуру с надменным видом, а из машины выпрыгнул и просеменил в свои комнаты молодой парень со всклокоченной прической и в потертых джинсах.

По всему дому пронеслось и хозяину доложили: прибыл Малыш. От обеда он отказался, велел принести кофе к нему в кабинет.

Данилыч сам нес серебряный кофейник с только что сваренным дымящимся кофе. Сладости разные и фрукты, и вино, и коньяк несла официантка — восемнадцатилетняя девушка, работавшая в первоклассном ресторане и на время нанятая для обслуживания гостя.

— Меня зовут Малыш, а вас как? — обратился к старику.

— Данилыч, — важно ответил камердинер хозяина.

— А вас? — повернулся к девушке. И все по-английски.

— Кэт. По-русски — Катерина. — Она обольстительно улыбнулась.

Малыш, оглядев ее, сказал:

— Вы очень красивы! И молоды. Вам тут нравится?

— Очень.

Малыш кивнул. И, взяв шоколад, стал пить кофе. Данилыч, отступивший в сторонку и кивком отославший Кэт, продолжал разглядывать гостя. Ничего важного и примечательного в нем не находил, наоборот, — удивляла простота и даже простоватость парня из России, его наивно-глуповатый вид. Правда, в кресле он сидел вальяжно и пил-ел неторопливо. Временами устремлял на Данилыча круглые синие, как мартовское небо, глаза, — они светились почти детским любопытством, но в то же время искрились огоньками воли, власти над людьми и каких-то затаенных, напряженных дум.