Иван Дроздов - Шальные миллионы

— Как наше сердце?

— Представь себе, — я его не слышу.

— Вот это главное. Мы с вами скоро будем купаться. И поплывем далеко, — вон туда, где наша Аннушка.

Силай поднес ладонь к глазам, вглядывался в сиявшую трепетной рябью далекую полоску моря. Там, в золоте лучей утреннего солнца, чернела Анютина головка.

Нина подняла руки, давая сигнал «плыву к тебе». И не спеша, не боясь прохлады волн, грациозно покачиваясь, вошла в море.

Важный, как министр, и надутый, как футбольный мяч, камердинер Данилыч-Флавий спускался в лифт-корзине и с ним — живописный большой попугай со странным именем Микоян. Почему Микоян, никто не знал, и, может быть, потому, что имя это было всем непонятно, попугая скоро стали называть проще: Мики.

Завидев Силая, попугай оживился и пробормотал что-то похожее на «Здравствуй, хозяин».

Между тем Данилыч расставлял на плетеном столике вазы с фруктами, на серебряном подносе кубачинских мастеров располагал шоколад, конфеты и три хрустальных фужера с апельсиновым соком. Один фужер выделялся размером и формой, был украшен золотым медальоном и походил на сосуд-чару восточного владыки.

Анна вышла из моря, поправила волосы, набросила халатик и лишь затем подошла к беседке.

Силай поднялся ей навстречу, подал руку и усадил в кресло по левую сторону. По правую сидела — и тоже в халатике — Нина. Они не торопились пить или есть, смотрели, как Силай, зачерпнув из своего бокала ложечку сока, поднес к клюву попугая. Птица жадно выпила сок, затем другую ложечку, но тут вдруг повалилась на бок, опрокинулась навзничь. В первую минуту ни Силай, ни Анна с Ниной не могли ничего понять. Предполагали игру, забаву мудреца-попугая, но, видя откинутую головку, не на шутку встревожились. Силай открыл дверцу клетки, извлек попугая. Сомнений не было: он был мертв. Силай перевел взгляд на свой бокал и на два других, отодвинул в сторону поднос.

Данилыча не было. Силай не знал, как поступить и что сказать оторопевшим женщинам.

— Не понимаю… — произнесла Нина.

— Не беспокойтесь, мы все сейчас узнаем.

— Неужели…

— Нет-нет. Тут какое-то недоразумение. Я уверен. Уверен…

В корзине спустился Данилыч. Принес графин с гранатовым соком, фрукты, печенье. Увидев мертвого попугая, выпрямился, выпучил глаза.

— Мики? Что с ним?

— Принеси мне кота Тишку.

Данилыч поехал наверх и через несколько минут принес огромного кота с длинной шерстью кирпичного цвета. Силай стал поить его соком из других фужеров. Кот охотно лакал из блюдца, ему подливали из одного фужера, другого. Он вылизывал сок до дна, поднимал морду и смотрел на хозяина.

Силай понял, что яд был насыпан только в его бокал. Об этом же думали Нина с Анной. И с тревогой смотрели на Силая: как-то он выдержит этот внезапный стресс? Нина взяла его за руку, тихо проговорила:

— Не волнуйтесь. Тут несомненно какое-то недоразумение, оно выяснится.

— Да-да, недоразумение. Может быть. Дай-то Бог!

Данилыч стоял за спиной Силая и с ужасом продолжал смотреть на попугая. Силай, подавая ему свой бокал, сказал:

— Попробуй! Ты, кажется, забыл положить сахар. Данилыч спокойно принял фужер, поднес его к губам.

И в этот момент Силай выбил у него из руки сосуд.

— Сок отравлен, — сказал он.

— Отравлен? Не может этого быть! Я сам открывал банку, приготовлял для вас специально, — у меня там графин. Могу принести.

— Ты этот графин поставь ко мне в сейф. Но никому не говори. Не надо шума… Простите великодушно, мы вас напугали, — обратился он к Анне и Нине. — Пожалуйста, пока ничего не ешьте и не пейте. По крайней мере до обеда.

Силай энергично поднялся, прошел в лифт и поехал наверх. Нина смотрела на него с удивлением и радостью: ей нравилось видеть его бодрым.

Инцидент с гибелью Мики их напугал, но ненадолго. Проводив взглядом удалявшийся лифт, они улыбнулись друг другу. Нина подала руку Анне, сказала:

— Мы родились в рубашке. Пойдем загорать. Ты посмотри, какой чудный занимается день!

Силай Михайлович один, без сопровождения Нины, поднялся на второй этаж и коридором, которым ходил только он, проследовал в кабинет, — самое любимое и надежное место своего обитания. Здесь были книги, вещи, фотографии и некоторая мебель, вывезенная из Москвы и хранившая память о молодых годах, о первой жене, любовь к которой не угасла и теперь, на склоне лет. Она рано ушла из жизни, погибла в автомобильной катастрофе, не успев родить ему сына или дочь. Вторая жена родила Бориса и ввела в мир, где все было пронизано политикой и как в печке выпекались важные государственные чины, создавались институты, бюро, главки и отделы и во главе их ставились свои люди. По молодости он думал, что это и есть государственная кухня и друзья Розалии — те самые важные, умные, посвященные лица, которым и доверено назначать руководителей. Но очень скоро понял, что у них есть один общий признак — национальный, на основе которого они сбиваются в стаю, создают кусачий мошкариный клубок, и как насекомые вьются возле света или излучающего тепло тела, так и они, его новые знакомцы, скапливаются и гудят, галдят, не очень зло и не смертельно волтузят друг друга, выбивая кусок пожирнее, впрыгивая в кресло помягче и поудобнее. Ему сказали: