Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

— Нет, — вздыхает Елизавета. — Не надо ничего объяснять. А Праматерь — она красавица?

— Праматерь — да.

— Если отсечь ее прекрасную голову от всего остального, поставить на подставку и любоваться?

— Если ничего не отсекать и оставить все, как есть. Она — красавица.

Как же Елизавета устала бегать за машиной, как беспривязная собака, и при этом угорать от ревнивых сравнений с собственной персоной! Она тоже испытывает к Праматери нежность и даже любовь, но существует же объективная реальность! А в ней наличествует белый лифчик под черной ангорской кофтой, который вскорости сменится черным лифчиком под светлой шифоновой кофтой. А люрекс, а бисер, а крашеные перья?! Праматерь не пользуется косметикой и в лучшем случае может бросить на лицо пару-тройку огуречных кружков, недоеденных старухами. То же касается спитых пакетиков чая из их кружек; Праматерь кладет пакетики себе на глаза, от этого-де веки становятся свежее и пропадает припухлость. После подобных нехитрых манипуляций Праматерь заявляет: «И создал же Бог такую красоту!» и напрочь забывает о своем лице как минимум на декаду, а то и на квартал.

И Праматерина прическа оставляет желать лучшего. Ее постоянно стрижет кто-то из старух, кажется — та же Муся. Руки у Муси слабые, они едва-едва удерживают ножницы. К тому же она очень волнуется, она во всем хочет угодить своему разлюбезному Тусику — и от волнения выстригает клочья волос не там, где нужно, безбожно скашивает челку и уродует затылок.

— Ну как, Тусечка? — спрашивает Муся после завершения экзекуции. — Тебе нравится?

— Блистательно, нах. Я в восторге, — каждый раз отвечает Праматерь.

Нет, при ближайшем рассмотрении все выглядит не так ужасно: волосы у Праматери необыкновенно густые, и при этом послушные, и при этом — фантастически быстро растут. Таким образом, благодаря паре взмахов расчески и просто запусканию пальцев в шевелюру недостатки прически легко трансформируются в достоинства. И на голове у достаточно бесхитростной, чтобы не сказать — лубочной Натальи Салтыковой вечно царит самый забубенный авангард.

— Ты бы могла стричься в салоне, — несколько раз говорила Праматери Елизавета.

— Моя зарплата не позволяет мне стричься в салоне. А твоя?

Елизавета подозревает, что дело не только в зарплате. Наталья слишком трепетно относится к своим старухам и потакает всем их слабостям, главная из которых — она сама.

Судя по всему, Праматерь — слабость и Ильи тоже.

— Она красавица, конечно, — Елизавету так и тянет посклочничать. — А все остальные — уроды.

— Не все.

— Дженис Джоплин была красивая?

Дженис Джоплин — симметричный Елизаветин ответ на Ильинского Кенни Джи. Тому, кому не нравится Кенни Джи, должна нравиться Дженис Джоплин, это аксиома; теперь Елизавета вполне авторитетно может судить и о том, и о другой. Она даже прослушала несколько их дисков вперемешку, на время изменив ТТ. Примитивно устроенное ухо Елизаветы бунтовало против Джен, а против Кенни бунтовали глотка и желудок — очень уж он сладкий. Хуже взбитых сливок с вишневым вареньем, хуже меренг, хуже растопленного на плите сахара. Такого их количества не слопать даже Елизавете с ее любовью к лакомствам. Джен, наоборот — горькая и соленая (но не как соленый огурец, а как пот, текущий по лицу, когда ты вынужден слизывать его языком). В распечатке, сделанной безотказным Пирогом, Джен предстает довольно страшной девицей со всклокоченными волосами, в небрежной одежде, с элэсдэшной маркой под языком, с героиновым шприцем, воткнутым в вену. И шприц, и марка привнесены воображением Елизаветы, но это не значит, что их не существовало в действительности.

— Тебе нравится Дженис Джоплип?

— Я просто спросила, красивая она или нет.

— Какое это имеет значение? Она давно умерла.

Джен, хоть она и умерла, умудряется при этом сторожить подступы к ТТ. Она — что-то вроде любимой собаки ТТ; маленькой такой собаки породы чихуахуа, ее и с рук-то спускать страшно. Недавно Елизавета ехала в метро и совершенно случайно уткнулась носом в журнал девушки, сидящей рядом. По странному и совершенно мистическому совпадению девушка читала интервью с ТТ. И в нем ТТпризнавалась в любви к Джен и в том, какое мощное влияние та оказала на ее творчество. «Заживо погребенная в блюзе», говорила интервьюеру ТТ, я бы тоже хотела, чтобы обо мне когда-нибудь сказали — заживо погребенная в…