Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

Странно, но особенного торжества в связи с этим Елизавета не испытывает. Возможно, если бы она знала того, прежнего Илью, жадного, наглого и нахрапистого, она бы удовлетворенно потерла руки: « так тебе и надо, мудофель!» Но она знает только одного Илью — больного, страшно уставшего, худого до невозможности, с проплешинами на голове.

Елизавете почему-то очень важен Илья — и дело тут не только в жалости. Совсем недавно она тайно мечтала о приятеле-гее, но эту мечту не назовешь сбывшейся. Они — не приятели. Илья не молод и не прекрасен. Все гейское в нем осталось в далеком, невозвратимом прошлом. И он уж точно никогда больше не будет тусить по субкультурным и не очень клубам. Хоть с Елизаветой подмышкой, хоть без нее.

Илья остался совсем один.

Елизавета, по большому счету, тоже одна.

Конечно, у нее есть Карлуша, есть Пирог с Шалимаром. Карлуша любит ее беззаветно и самоотверженно, Пирог с Шалимаром любят ее эгоистично и избирательно — и при этом в отношениях с ними существует масса закрытых тем. Масса вещей, которых нельзя касаться. Женщина-Цунами, нынешняя работа, виды на будущее. Требовать любви от стариков тоже глупо — они эгоисты еще похлеще Пирога с Шалимаром. Они обеспокоены лишь тем, как бы прожить лишний день, лишний месяц, лишний год. И Елизавета представляет для них ценность только как подспорье в борьбе за выживание.

Наверное, она несправедлива к ним.

А другие несправедливы к ней, собственная природа к ней несправедлива!

Если бы дела обстояли по-другому — она родилась бы Кэтрин-Зэтой Джонс!

В последнее время Елизавета все реже думает о Кэтрин-Зэте и все чаще — о том, как подобрать отмычку к Илье, заставить его губы разлепиться и сказать наконец: «Привет, как долго тебя не было! Я рад тебя видеть». Что, если принести ему котенка или щенка? — живое существо в состоянии смягчить любое, даже самое твердокаменное сердце. Но котенок, а тем более щенок, требуют ухода, Илья вряд ли справится с этим: за ним самим необходим уход. И потом, совершенно неизвестно, как он относится к кошкам и собакам. Пусть хорошо — а вдруг возникнет аллергия на шерсть?.. Можно принести ему цветы в горшках, фикус, монстеру, хаворцию. Шерсти на них нет, так что аллергии не случится. Поставишь их на подоконник — и мертвый дом оживет. Но фикус с монстерой и хаворция заслонят часть неба, часть крыш. Еще неизвестно, что для Ильи важнее — крыши или цветы.

Можно также на время переквалифицироваться в чтицу, читать Илье книги вслух. Елизавете совсем нетрудно было бы это делать, вопрос лишь в том, какие книги нравятся Илье. И нравятся ли вообще.

Вот ведь несчастье — Елизавета ничего — ну ничегошеньки! — не знает об Илье.

И Праматерь ничем не может ей помочь, она никогда не рассматривала Илью в контексте растений, животных и книг.

— Да не заморачивайся ты с этим обсоском, — советует она. — У тебя других проблем, что ли, нет?

Есть, но эта, с недавних пор, почему-то стала главной.

— Я не знаю, что делать, — честно признается Елизавета.

— А ничего не делай. Пусть все идет, как идет. Много чести ему… Все равно скоро…

О том, что вскорости должно случиться, Наталья Салтыкова благоразумно умалчивает — не хочет лишний раз расстраивать Елизавету. Но и без того ясно —

Илья должен умереть.

…Он не сдох — ни через месяц, ни через полгода.

Не сдох вопреки всем ожиданиям, вопреки тому, что не принимал никаких поддерживающих иммунную систему препаратов. И никаких препаратов вообще. Ему не становилось лучше, но и хуже не становилось тоже. Единственное, хоть сколько-нибудь разумное, объяснение этому факту крылось в его одиночестве. Если уж про Илью все забыли, то почему смерть должна стать исключением из правил?

Нет, слишком надуманно все выходит. Псевдофилософски.

Он не сдох, хотя все сроки вышли, а установить новые никто так и не решился. Сидит в своей конуре, в своем кресле, в своей бейсболке козырьком назад, в своем поношенном халате. Каждый раз, приходя к Илье, Елизавета заставала его сидящим в одной и той же позе — лицом в облака, лицом в дождь, лицом в снег с дождем, лицом просто в снег, в зависимости от времени года. Выбирается ли он из кресла хоть когда-нибудь или сросся с ним? Был ведь Человек-Слон, так почему не быть Человеку-Креслу?..

Наверное, все-таки выбирается, отправляет свои жалкие естественные надобности. И даже кое-что поджирает из холодильника. Совсем немного — клюет, как птица, но все же клюет. Чем занимается Илья в Елизаветино отсутствие? Тем же, чем и при ней, —