Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

— А ты чего такая кислая, Лизелотта? — интересуется Пирог.

— Почему? Я нормальная.

— Случилось чего-нибудь? — интересуется Шалимар.

— Ничего не случилось.

Ничего такого, что могло бы по-настоящему их взволновать. Вот если бы на Елизавету свалилось наследство в миллион долларов или ни с того ни с сего образумившаяся Женщина-Цунами презентовала бы ей боди кремового цвета и отдала на растерзание свою кредитку — это да, это произвело бы впечатление. Так же, как известие о том, что в жизни Елизаветы появился мужчина.

Он таки появился.

И не один.

Сразу несколько — соратник Сергея Королева, сподвижник Льва Гумилева и последователь Ландау. Елизавета почти уверена — все эти имена, в каком порядке их ни поставь, для Пирога с Шалимаром — пустой звук. Да и для Елизаветы тоже, хотя она уже привыкла так их и называть про себя: Королев, Гумилев, Ландау. Что ей самой известно об этих почтенных мужах, хотя бы в стоматологическом разрезе? — у Королева — рот полон железа, у Гумилева в ванной стоит стакан с челюстью, а у Ландау сохранились лишь передние зубы — два верхних и два нижних, оттого он и похож на кролика.

И есть еще Илья.

Но о нем лучше вообще молчать в тряпочку.

— Может, у тебя кто-то возник на горизонте? — Пирог подмигивает Елизавете сразу обоими глазами.

— Не смеши, — встревает Шалимар. — Если бы у Лайзы кто-то возник… минут эдак на десять… То на одиннадцатой он бы переметнулся ко мне. Это и к тебе относится, Пирог. Ну, разве что возле тебя он продержался бы чуть подольше. Полчаса. А потом бы все равно переметнулся ко мне. Я ведь из вас самая красивая.

Что есть, то есть. Шалимар — самая красивая. А Пирог — самая умная. А Елизавета — ни то, ни сё, опоздала к раздаче всех и всяческих блюд.

— Софистика, Шалимар, голая софистика! — вспыхивает Пирог. — Все твои умозаключения недоказуемы. И вообще ты сука.

— От суки слышу! — хохочет Шалимар. — Чего вы! Я же вас развеселить хотела, вот и прикололась. А ты повелась, Пирог. Повелась, да?

— Ничего я не повелась…

Весь последующий разговор вертится вокруг перспектив на будущее, насколько разумных, настолько и ослепительных. Время от времени Пирог с Шалимаром подкалывают друг друга и — объединившись из соображений тактики — Елизавету. Они много и с удовольствием смеются, несут свою обычную милую околесицу, врут по поводу и без повода, призывают Елизавету заняться наконец собой — словом, ведут себя, как всегда. Как вели и месяц назад, и год. И всю долгую историю знакомства. Но Елизавета смотрит на них так, как будто видит впервые.

Она отвыкла.

Она давно не видела молодых лиц столь близко: в основном — старые. Ну, и еще божественно-вневременное лицо Праматери, а лицо Ильи и лицом-то назвать трудно.

Несколько минут назад Пирог с Шалимаром казались ей пустышками, никчемными погремушками, наглыми кобылами, теперь же Елизавета смотрит на них с тоской и ностальгией. Как будто она стоит на одном берегу быстрой опасной реки, а Пирог с Шалимаром — на другой. За спиной у Пирога и Шалимара море огней, море юных людей, три солнца, восемь лун, триста миллионов надраенных до блеска звезд, четыреста миллионов диджеев с вертушками, северное сияние, летний ветерок, огромная емкость с освежающими ливнями (они вот-вот прольются). В ногах у Пирога с Шалимаром сидят неумехи-щенки, на руках — трехцветные котята, которые, как известно, приносят счастье. И ничего, кроме счастья. Птицы, стрекозы и бабочки порхают над головами Пирога и Шалимара.

За спиной у Елизаветы нет ни солнца, ни луны. Северного сияния тоже нет, один монотонный, мелкий, непрекращающийся дождь. И — вязкая мгла. Разглядеть в ней что-либо невозможно, но Елизавета точно знает: там сгрудились старики. Идти им некуда, потому что они уже пришли. Вязкая мгла и есть конечный пункт назначения. Все трехцветные котята, все щенки-неумехи давно умерли, а вскорости умрут и старики, один за другим. Что делает здесь Елизавета?

Ей срочно нужно туда, на другой берег!

Благо оба берега соединяет мост. Некрепкий, сомнительного качества, он все же существует. Стоит только ступить на него, сделать несколько осторожных шагов, затем убыстрить темп и понестись что есть мочи — и все, она будет спасена. Давай, Елизавета, решайся!..

Тут-то и возникает лицо Праматери Всего Сущего. Вернее, сразу несколько ее лиц, они повсюду; зависли, как воздушные змеи, и синхронно морщатся в презрительной улыбке: «Ну что, Элизабэтиха, сбегаешь? Так я и знала, что пойдешь ты на хрен с тревожным чемоданчиком. Ну вали, вали, сволота, мелкая душонка! Без тебя как-нибудь обойдемся».