Сергей Алексеев - Золотой капитан (Растрата)

«Медали мне за тебя не дадут, Илья, — проговорил наконец Савушкин и, придвинув стул, сел рядышком, как тогда, на свадьбе. — Мне выговор надо давать, а может, вообще увольнять с работы к чертовой матери! Если я допустил, что мой друг под суд попал, какой тогда с меня толк? Польза какая? С чужими-то мне совсем не справиться!.. Я, выходит, тоже успокоился. Свой человек, думал, понимать должен… Ну чего тебе не хватало, Илья?»

Так и не вернулся в кубрик Рогожников. До четырех утра, до начала вахты, просидел он под днищем моторной лодки, прижимаясь спиной к поленнице сухих дров и завернувшись с головой в край брезента. Знобил холодный ветер, чакали зубы, кончились папиросы и спички — не вылез.

Перед тем как выбраться из своего убежища, Илья вдруг подумал о том, что его никто не хватился и не разыскивает. Невозмутимо стоит за штурвалом рулевой Типсин, а Саша, наверное, спит в кубрике, так и не дождавшись капитана? А ведь они должны были забеспокоиться? Что, если он упал за борт? Утонул? Как же судно без капитана?

Однако он решил, вернее, сообразил и за Типсина, и за Луневу: моторист, видимо, думает, что он — с Сашей, а та — что в рубке, с мотористом, ведет свой корабль…

Подслеповатой белой ночке, казалось, не будет конца, как и речным поворотам. Илья старался смотреть только вперед, но на глаза попадал белый верх кубрика, торчащий на носу самоходки. Он притягивал взгляд и мысли. Он будил воспоминания, колол и царапал сознание, с настойчивостью и неумолимостью гвоздя в сапоге. Рогожников прокрутил в мыслях все события и детали того рейса, когда он спускался в Туруханск, рискуя вмерзнуть в лед. И все, кажется, открестился, но сами собой потянулись мысли о ребятишках, о доме. В кубрике, видно, давно прогорела печь, и в рубке выстыло. Илья стоял за штурвалом в одной жилетке, мерз и изредка крупно вздрагивал. Ему представлялась сейчас уютная, тихая спальня в тещином доме. Рогожников сам перестроил ее, сделал вход не из кухни, а из смежной комнаты, и стало очень удобно ребятишкам. Не толкутся теперь на тещиной половине, поужинали и в постель. И Лиде стало хорошо по вечерам работать, свет никому не мешает. Спят, наверное, сейчас Витька с Любашкой, сопят носами в подушки. У Витьки, у того вечно, как крепко заснет, рот открывается и слюна бежит. Верно, с носом у него не все в порядке, дышать во сне тяжело. И Лида тоже спит… А может, нет, может, думала всю ночь. Суд-то на четырнадцатое назначен, а сегодня одиннадцатое уже. Мужика все-таки судить будут. Не шутка, шесть лет прожили. Жалеет ли она его теперь? Жили-то когда, — будто не жалела, да и не любила… «Жизнь ты мне испортил!..» А потом-то, на очной ставке, которую затеял следователь, что сказала? «Он на меня не покушался, он в Николая Васильевича выстрелить хотел». Следователь все напирал, что-то ему надо было точно узнать. «Он бы на меня не посмел руку поднять! — твердила Лида, а сама глядела в пол. — Никогда даже не замахивался…» По Туруханску-то все равно поехало: Илюха бабу с ружьем погонял!

Жалеет ли, думает ли о нем?.. Тяжелая ночь была у капитана. Уже под утро заметил он по левому берегу оранжевую палатку, шест с антенной, несколько резиновых лодок разбросано. Завидев самоходку, появился мужик, весь с ног до головы в коже, рукой махнул. Рогожников на всякий случай пристал, не выключая двигателя, высунулся из рубки — чего надо?

Мужик торопливо вскарабкался на борт, улыбаясь сонным лицом, поздоровался. Сразу видно — не местный, чужой. Верно, уже отпускники из города повалили…

— Слушай-ка, дружище! — доверчиво заговорил мужик, поскрипывая кожей. — У тебя сетей продажных не найдется? Заехали, а сетей маловато взяли. Сейчас язь по кустам идет — во! И нельма на подходе!.. Могу спиртом рассчитаться, могу деньгами…

— Браконьеры? — в упор спросил Илья. — Грабите помаленьку? Ну, давайте, давайте. Может, динамиту надо, так я дам, у меня полный трюм.

— Шутишь, — криво улыбнулся мужик. — Продай сеток, старина?

— Я одному продал! — неожиданно озлился капитан и включил реверс. — Приду из рейса — в тюрьму сяду. За убийство, понял?

Мужик недоверчиво оглядел пижонистого капитана и отступил назад.

— Вали-вали! — поторопил Рогожников. — А то я тебе килограмм пять привяжу к затылку и шнур запалю, как тому покойничку.

Самоходка взревела и задним ходом стала сползать с отмели. Опешивший гость торопливо спрыгнул на берег и покрутил пальцем у виска. Илья отчалил и дал полный вперед. Снова потянулись низкие, полузатопленные берега, темные зубья хвойной тайги и повороты, повороты… Придремавшие в тальниках утки срывались, визгливо и пронзительно оглашая реку, уносились над самой водой в спасительные протоки. Илья ощутил, что начинает дремать и явь пропадает на мгновения, заменяясь то зевом жарко горящей печи в кубрике, то видом заснеженной и обледеневшей палубы, сиротливо торчащей среди густых по-зимнему вод. Потом все окончательно смешалось, и только видимым оставался пенный след фарватера на быстрой, закрученной в спираль реке…