Сергей Алексеев - Материк

— Эх, душа чего-то просит! — вздохнул дядя Петя и покрутил в руках пустую бутылку. — Прямо не могу, мужики, разрывается и просит…

— Может, еще пошлем? — дядя Леня кивнул на меня. — Слабоват наркоз-то, помру…

— Не-е, я же о чем тебе толкую? — поморщился мой кузнец — я на всякий случай потянулся за фуфайкой. — Гляди: бутылка-то какая? Ведь, стерва, стекляшка, двенадцать копеек стоит, а красивая! Их же мильенами дуют, а все равно красивая…

— Она красивая, когда полная, — деловито заметил дядя Миша и спрятал судки. — А когда пустая — то пустая.

— Иди ты… — отмахнулся мой кузнец. — Ты погляди: плечики у нее, горлышко и вся светится! Гляди! А тоненькая какая, господи, нажми — лопнет, но попробуй-ка нажми!

Я зашел со спины дяди Пети и посмотрел на бутылку сквозь свет. Показалось, и впрямь бутылка какая-то особенная: изящная, хрупкая на вид, с тонкой, плавной линией.

— Вот зараза! — восхищенно ругался дядя Петя. — Это подумать надо — мильенами! И не вручную ведь дуют — машинами! Машинами дуют, а?!

Боря неожиданно вывалился из-за станка и, схватив кувалду, встал к наковальне. Кузнецы тоже немедленно бросились к горнам, начали расшевеливать и раздувать затухающий огонь — только мой кузнец все еще стоял у окна и любовался на бутылку. Я оглянулся: на пороге стоял Иван Трофимович.

— Эх, седни чего-то настроение лирическое! — вздохнул дядя Петя и тоже обернулся.

— Говоришь, машинами дуют? — подозрительно спросил начальник цеха. — А ты, Рудмин, сколько уже машин выдул?

Мой кузнец выкатил глаза, округлил рот и, пряча бутылку, шмыгнул к горну.

— Опять пили? — спросил Иван Трофимович и заскрипел сапогами. — Рудмин? Тебя спрашиваю!

Дядя Петя ткнул рычаг поддува, выпустив облако золы из горна, и, почему-то встав на четвереньки, полез под него в пыльный, черный, замусоренный угол.

— Ты куда, Рудмин? — прикрикнул начальник цеха. — А ну, вылазь!

— Тут железка, — отозвался мой кузнец, поднимая пыль. — Железка, говорю, завалилась…

— Ясно! — отрубил Иван Трофимович. — Если у тебя лирическое настроение, значит, пили. А ну, покажи бутылку!

Кузнецы усиленно что-то выстукивали, копошились и гремели железом. Начальник цеха увидел разбитое окно, потом и кровь на ухе дяди Лени.

— Вы что, подрались?

— Железка отскочила, — тихо улыбнувшись, проронил дядя Леня, — рубили, и отскочила…

— Рудмин! Ты мне коллектив не разлагай! — сурово сказал Иван Трофимович, заглядывая под горн. — Выгоню к чертовой матери!

— Чего его разлагать? — пробубнил мой кузнец из-под горна. — Он же не баба, коллектив-то…

Начальник цеха подошел ко мне, заглянул в лицо, и я увидел себя в его железных очках.

— Михаил! Почему у тебя в бригаде опять пьянка? — не оборачиваясь к дяде Мише, спросил он. — Ты почему за коллективом не следишь?

— Мы не пили, — сказал дядя Миша. — Мы только на бутылку смотрели…

— Что на нее смотреть? Не пили… — проговорил Иван Трофимович, и мне показалось, что он не зря так близко стоит возле меня и незаметно потягивает носом — нюхает.

— А то, что она красивая, бутылка, — ответил дядя Миша.

Начальник цеха недоверчиво глянул на него, засунул руки в карманы галифе и так прошелся по бетонному полу.

— Вы мне, сволочи, парня не испортьте! — строго сказал он. — Ты, Трофимыч, с ними не пей. А через год я тебе новый горн поставлю — кузнецом будешь.

— Чего его портить-то? — прогудело из-под горна. — Он же не девка…

— А ты там помалкивай, алкоголик несчастный, — сердито бросил Иван Трофимович. — Ты у меня достукаешься, Рудмин. Я слов на ветер не бросаю.

Он подошел к порогу, еще раз оглядел кузню и хлопнул дверью.

— Вылазь, алкоголик несчастный, — с усмешкой проронил Боря. — Ушел…

Дядя Петя нехотя выбрался к наковальне, криво улыбнулся и глянул на дверь:

— Сурьезный мужик, а? Ох, сурьезный! Слыхал — горн поставит?

— Слыхал…

— А его, горн-то, заработать надо, — благодушно сказал мой кузнец. — Заработать или заслужить. Это как бог на душу положит. Верно, Леонид?

Дядя Леня, как всегда, робко улыбнулся и ничего не ответил.

До самого вечера мы работали почти молча, с короткими перекурами. После обеда работа началась настоящая, кузнечная: мы с дядей Петей принесли из столярки два колеса и начали их оковывать. Мы рубили полосовое железо, затем сваривали его в обода, натягивали их на деревянную основу, сверлили ступицы, забивали втулки, а дядя Петя все смурнел, все чаще швыркал носом, что-то терял и потом долго искал, беспорядочно роясь в инструментах и заготовках, часто повторяя одно и то же слово: