Сергей Алексеев: Хозяин болота

Вездеход рыкнул, буксанул гусеницами и, плавно качаясь, умчался в Алейку поднимать технику. И только когда гул его двигателя пропал за расстоянием, Никита Иваныч и Григорьев услышали отдаленный клекот бульдозеров на болоте.

Оставшиеся трактора Кулешова размеренно утюжили болото. Жирный, поблескивающий торф смачно отдирался мощными пластами, и новые траншеи отрезали еще один угол мари. Увлеченные работой мелиораторы не заметили, как на их площадку выехали оранжевые трактора-американцы и развернулись в цепь. Тем более, пострадавшие кулешовцы тяжело переживали потерю двух бульдозеров и механизатора Колесова, который пропал неизвестно куда. Другой тракторист-утопленник Путяев, теперь безлошадный, одиноко бродил по прибрежным кустам и изредка протяжно всхлипывал. За покалеченную японскую машину переживал один Кулешов, поскольку ждал начальство и строгий спрос, переживал глубоко, можно сказать, страдал мучительно, как от зубной боли. Вытащить бульдозеры из трясины нечего было и думать, а поэтому Кулешов сидел на краю траншеи и заранее писал объяснительную.

Цветных, непривычных пришельцев заметили, когда они начали зарывать траншеи, где стояла брикетировочная машина. Чудо-техника! Умеют же делать проклятые капиталисты. Гребет впереди себя гору чуть не выше кабины и ему хоть бы хны. Мелиораторы в первую минуту ошалели немного, залюбовались работой, затем остановили свои машины и сгрудились вокруг начальника. Кулешов тоже не ожидал такой прыти от обводнителей и еще не сообразил, в чем дело. Между тем оранжевые исполины бережно вытащили из болота японскую машину, освободили простор и стали аккуратно засыпать осушительную сеть траншей.

— Во дают! — восхищенно заметил кто-то из мелиораторов. — Между прочим, у меня свояк на таких тракторах работает. Говорит, хреновые они. Чуть вода в горючее попала — заглохнет и не заведешь.

— Они с виду только здоровые, — поддержал другой. — А копни внутрях — гниль, как в этой японской машине. Чуть тронь — сыплется все…

— Наши сотки лучше на этот счет! — с гордостью произнес механизатор в кожаной кепке. — Я один раз по ошибке масло в картер не залил и целую неделю работал. Клинит, правда, сволочь, но пашет! Выносливая машина, из последних сил кряхтит, а ворочает.

— Врешь…

— Точно! У Путяева спроси!.. Через неделю только заклинил движок. А эти разве неделю без масла вытерпят? Куда там!

Кулешов, еще с утра прознав об утопленных бульдозерах и покореженной брикетировочной машине, выметал, истратил весь запас решительных слов и определений, а поэтому на реплики мужиков ответил малопонятно:

— Козлы…

— А как твой свояк зарабатывает? — спросил кто-то. Кулешов сунул в карман недописанную объяснительную и направился к нахальным «американцам». Мужики его постояли немного, посовещались и двинулись вслед за начальником. Шли тесно, толкались плечами и размеренно шевеля мускулистыми, мазутными руками.

Путяев заметил движение на болоте, высунулся из кустов и замер. Только вращались помутневшие, воспаленные глаза. Несколько раз он делал попытки броситься наперерез своим товарищам, вскидывал руки, будто давая знак остановки, но каждый раз бессильно опускал их и, содрогаясь всем телом, конвульсивно всхлипывал.

«Катерпиллеры» Григорьева, за полчаса уничтожив дневной труд мелиораторов, тоже остановились и заглушили двигатели. Трактористы попрыгали на землю, собрались в кучку и, ведомые Григорьевым, пошли навстречу осушителям. В тишине знойного полудня изредка похрустывал гнилой валежник под сапогами идущих да жесткая болотная трава со скрипом шелестела возле ног.

Примерно на середине обе группы людей столкнулись, сшиблись и над марью поплыл далекий, курлыкающий говор. Путяев круто развернулся и побежал в кустарник…

Никита Иваныч лежал вниз лицом, раскинув руки и прижимаясь щекой к иссохшему, пыльному мху. По вывернутым наружу ладоням неторопливо ползали муравьи, густой запах багульника кружил голову, щипал глаза, отягощая веки. Он полуспал. Жесткий от безводья мох колол лицо, шею, грудь, и старику казалось, что он умер и что теперь сквозь него прорастает трава, а сам он медленно заносится землей. Чувствовать себя умершим было хорошо: трава, проникая в тело, ласково щекотала его, невесомая земля опускалась медленно, как новогодний снег.

Временами, очнувшись от сна, Никита Иваныч пытался приподняться, оторвать от земли голову, но мышцы, пронзенные травой и опутанные ее корнями, не подчинялись, боль охватывала все тело, тупо отдаваясь в мозгу.