Мишель Кент - Страшные сады (сборник)

Машинально он повторил это движение, обернулся, увидев меня, молчаливого, жадно ловящего каждое слово, был почти удивлен этим и понемногу пришел в себя. Мы находились в самом центре галереи Усопших. Солнце клонилось за горизонт. Короткий извиняющийся смешок, лацканы пиджака, разглаженные ладонью, и, это было сильнее его, слова полились снова. Залежалые слова, что так долго томились внутри, порхали в сумерках вслед за стариком, возобновившим свое хождение.

«А потом нужно было, чтобы разрыв мира докатился до нас… Однажды прекрасной нежной ночью все всадники Апокалипсиса пронеслись через Вильнёв. Спустившись к Обители, я обнаружил, что улица Републик забита машинами и грузовиками. Какие-то люди в рубашках копались в двигателях поломанных автомобилей, другие канистрами заливали баки, пока целые семьи, женщины и дети, ждали, сидя на ступеньках. Одновременно они что-то жевали, что Бог послал или что приносили жители городка. Столы и стулья вытаскивали прямо на тротуары, люди знакомились. Проходя между ними, я улавливал стенания и названия городов, откуда стекались эти беженцы, многие были из Бургундии. Люди переругивались, обсуждая, следует ли уезжать как можно быстрее или лучше расположиться пока здесь и посмотреть, как все обернется в оккупированной зоне, что будет с нашей армией. Служащий муниципалитета пытался навести порядок и переписать людей, чтобы организовать стоянку. Он дергался: в прошлом месяце потребовалось расселить больше тысячи молодых бельгийцев, эвакуированных во избежание обязательной военной службы на немцев. Беженцы жили и в крепости Сент-Андре, и в Башне Филиппа Красивого, и много где еще, так что придется обойтись без трех звезд! Что ж, на войне как войне! По ту сторону Женского двора весь бульвар Мюрье был забит припаркованными машинами, люди устраивались на ночлег. Плакали дети, на территорию Обители бесшумно просачивались небольшие группы, груженные пожитками. Отовсюду слышался глухой треск, словно город срывал свои якоря.

Именно в ту ночь я подумал, что всё, главный приз мой. Все наши ля-ля, ритуальный вызов, „Родриго у меня! Прийти дерзнул он к нам“, бег до галереи Сен-Жак, где мы будем вдоволь изводить друг друга, где состоится, как обычно, спектакль… Только чуть более лихорадочный, более истеричный… Да нет, еще круче… Люс запрыгнула на край колодца, балансируя и чуть не падая внутрь, она кусала свои руки, чтобы сдержать слова, и шептала: „Всем любящим сердцам отрадно сознавать, что чувство долее им незачем скрывать…“ Если б вы ее только видели, мою Химену, в самом начале, перед другим Родриго, благородным разбойником: она любила меня!.. Никакого сомнения, я ощутил это всеми своими мышцами, всеми костями!.. Здесь, да, конечно, мы сольемся в поцелуе, который отзовется смятением в груди, звучите, трубы, играйте, фанфары, у меня от всего этого шла кругом голова, а Люс раскрыла объятья, она летела навстречу моим губам!.. Ночью, полной звезд, ветер с юга обдувал развалины Обители, души мертвых монахов кричали о святотатстве, черт возьми, мы готовы были вобрать в себя весь мир!

А потом появился он. Мы увидели его, когда он вышел из сумерек, откуда-то снизу, махнул каким-то теням, он нес чемоданы, предваряя сверкающих глазами женщин, пришедших сюда зачерпнуть воды. Тощий, всклокоченные волосы, худое лицо с невидящим взглядом, в светлой открытой рубашке и вытянутых штанах, его большие сухие руки упирались в бедра.

„Вот как, влюбленные?..“

Люс обрела равновесие и пошла к нему. Гордая, словно танцовщица фламенко. Он смотрел, как она приближается. И эти двое, моя Химена и сумрачный незнакомец, узнали друг друга.

„Родриго… Ты будешь Родриго… Вспомни, как с тобой мы влюблены…

— Я бы не возжелал тебя…“

Он еще какое-то время стоял в стороне и наблюдал за игрой. Люс смотрела на него глазами passionaria.

„Не бойся ничего, краснею я за то, что насказала, пускай смутит моя любовь лишь мрак и тишину…“

Стоит ли объяснять, что он конечно же включился в эту инстинктивную игру. Он оттолкнул Химену повернулся спиной, сказал, что уходит изгонять немца из Франции, в закоулках своей памяти обнаружил что-то из Корнеля, животное, итак, вот почему конец, что схватка мне сулит, умножит честь мою, отнюдь не умалит, потом вдруг внезапно остановился, замер профилем к лунному свету, Химена отвернулась, поднятый подбородок, она колебалась лишь секунду и побежала прижаться щекой к груди Родриго… Родриго, кто бы ждал, Химена, кто б предрек… Он говорил медленно, почти нерешительно, внутри была какая-то отдаленность и в то же время теплота, вы не можете понять… И Люс преобразилась, тысячелетия затянутой в корсет Испании в голосе, полном оскорбленной нервно-чувствительной чести, и дрожи, и жажды обнаженности, выпятив грудь вперед… Вместе они рассказывали древнюю историю.