Эжен Савицкая - Мертвые хорошо пахнут

Веки Жеструа тщились уловить эти новые тени. Цапля, разыскивая розовую кувшинку, сложилась длинной кривой. Подростки уже прочесали, разгребли территорию лагеря сухими кустиками, не осталось и следа от шагов. Никто не возвращался в эту пустыню.

На чайном столике расположатся банка с сигаретами, флакон с ликером и ручной подсвечник. Под висячей лампой отведаем раков с острейшим, ароматнейшим рисом. Напротив меня троица мальчуганов за обе щеки лопает саварен [1] Французский сладкий пирог с фруктами или ягодами. (Здесь и далее — примеч. пер.) . Фарфоровая сахарница на ножках крохотного дракончика, кофейник с тонким носиком, мельница для перца, тайком наполненная подорожником и мощами Блаженной, средняя и ногтевая фаланги в муке, моя дщерь, кромсающая птицу, трехлетнюю курочку, что сварена на пару с алкоголем и перцем, на глазах у множества пауков, жирующих в углублениях штукатурки, на фальшивых шишках, под фальшивыми листьями. Ты, Жеструа, сидя по правую руку, прячешь у себя под салфеткой корки и обрезки печени для любимой своей животины и не видишь, как тонко, заговорщицки я улыбаюсь. В руке фактотума, зеленого с желтым ребенка, щетка с совком для сметания крошек. Стол накрыт, чтобы перекусить, убрана и вновь подана супница с протертым супом из трех угрей, трех голов ласки, рядом с большим блюдом, молодка верхом на огромном быке, писающем лимонадом. В тарелках гостей после вечерней трапезы собаки подберут хвосты лещей, кроличьи лапки, вишневые косточки. Тогда ты позовешь меня в курительную и, поднеся чудесную сигару в форме булавы, которая распространяет серо-голубой дымок и оставляет самый белый из пеплов, заманишь под колючее дерево, чтобы выпросить подарок, чтобы я подарил тебе свои санки и пару коньков. Потом я увлеку свою новую, юную жену за перегородку нашей спальни, под опущенные шторы, полонившие множество бабочек, и для начала усажу на табурет, чтобы снять с нее черные блестящие сапоги, и закину на платяной шкаф ее капор. Сожгу ее дневную рубашку. Никакой ангелочек не спрячется под балдахином; я бы их выследил. Мы прошествуем по светлой ковровой дорожке до самой кровати.

И тиран уже не иссякал, рассуждая о пружинах и деревянном каркасе двуспальной кровати, о койке, украшенной резными котярами и рогатым зверьем. Столько в душе отблесков и оттенков.

Из уже остывшей ванны выйдет моя любимая дочь, шапочка из водорослей подберет ее волосы, на груди белый лист, в тесноте ее шерстка; нога ступит на петельки каракуля, упадут с завитков млечно-белые капли. Душ ее исхлестал, а шланг прободал.

Станет слышно, как в чулане под лестницей грызет зернышко мышонок Акажу, обустраивает в корзинке с лучинками уютное гнездышко. Стечет на улицу вода из ванны, унося грязцу и волоски, которые проглотят влюбленные. Взвизгнет во сне молодая борзая. Никто не заиграет на лютне в комнате моих сыновей. Пластины с плафонами на люстрах засидят мухи.

Длинные рыжие ресницы Жеструа смягчали свет.

Во дворе шарманщик будет развлекать детишек, отбивая на мостовой ритм своей музыки деревянной ногой не то коричного, не то розового дерева, самого нежного и смачного во всем лесу, окуните его в прозрачную воду, и оно ее замутит, погрузите в огонь, оно развеет дым. Его обезьянка-воровка горазда дергать за косы девочек и раздавать щелбаны мальчишкам. Все ребятишки во дворе, играют в рыцарей, к поясу привешен суровый меч. Двери подвала крепко-накрепко заперты на висячий замок: попав туда, никогда обратно не выйдешь. В зольной яме костяная мука, пыльца, траченная молью одежда и подчас глухое рычание из-под чугунной крышки, звяканье рукояти. На перекладине висит ковер из снега и опавших листьев. Его трясут, выбивают, хотят ближе к телу. Колотят палкой и веником, почистят источенный синий, красный, на котором ему доводилось спать, лиловый со следами плесени; на солнце они дозреют. Взлетающие волосы запутаются в стеблях герани и примулы, зацепятся за острые углы кровли, за перекрестные прутья решеток с цветами на подоконниках, резеда благоухает у кухонного крыльца, тигровый кот, кот леопардовый, полосатый как зебра на срединной стене. Без скрипа открывается и закрывается задняя дверь. Посетители в круглых шляпах в потайном тамбуре, ожидающие перед выпуклым зеркалом, когда их примет хозяин. Изнуренный посланец, рухнувший на пороге, ударившись головой о камень, та, расколотая, выставляет напоказ белесые гнусности под посеребренной фуражкой, его печальное как мрамор сердце и припухлость губ. Трепыхание в полумраке лестницы, плиссированные платья, кружева, голубые панталоны, покойник слишком окоченел и сгибаться уже не хочет. Слабого здоровья дети в прачечной, постоянно увлажненная тканина легких, из лохани поднимается пар и запах, шестеренки в масле, шкив вертит шестерню, лопасти, целые чаны нового, почитай незапятнанного белья, но, в складках, чешуйки бабочек, перламутр, ржа. Под застекленным потолком юноша будет играть на саксофоне, и дым сигареты наполнит собою купол.