Николай Гарин - Оула

Часовой снял с плеча винтовку и, уперев ее в Оула, кивком головы указал на дверь. Неуклюже, держа санитара за шею, Оула развернулся в тесном предбанничке землянки и направился к двери. Он уже привык к непрекращающейся боли. Санитар, бросая короткие и злобные взгляды на часового, ворчал. Солдат более-менее миролюбиво отвечал ему, но продолжал подталкивать пленника стволом винтовки.

А на улице уже редко кто пробегал. Недавно белый снег был перепачкан мерзлыми комьями земли. Пахло горелым, от блиндажей тянулся густой, черный дым.

Едва отошли от блиндажа, как сзади после короткого нарастающего свиста, вновь «раскололся» воздух…. Больно ударило по ушам, и сильно толкнуло в спину…. Пленник с санитаром полетели в подернутый земляной пылью рыхлый снег. Через минуту, копошась и грубо ругаясь, усач помог Оула подняться на ноги и потащил его в сторону криков, которые неслись из кузова санитарной машины. Погрузка закончилась, и первые машины уже постанывали своими моторами где-то в лесу по другую сторону выстрелов.

— Степан, Степан, мать твою, да брось ты этого чухонца, щас опять влупят! — орали из машины и махали руками. Но усач уже на себе волок Оула, у которого все же открылась рана и через бинт обильно просачивалась кровь. Особой боли он не чувствовал, она стала тупой, вот холод — да. Шинель спала, осталась где-то там вместе с шапкой, где их накрыла взрывная волна.

Наконец они добрались до машины. Санитары, сидевшие в конце кузова, никак не хотели затаскивать пленного финна, но, все же уступив ярости и упорству Степана, помогли тому перевалиться через борт. Усач забирался в кузов уже на ходу, когда машина запела всеми своими суставами и слабеньким мотором, набирала скорость. Последнее, что успел увидеть Оула, перед тем как санитары опустили тент, и весь кузов погрузился в полутьму — это часового, так и оставшегося лежать на снегу после взрыва. Он чернел на белом как головешка плоская, черная и длинная, а рядом восклицательным знаком — винтовка. В голове все еще стоял тонкий и противный свист от взрыва, когда новые звуки буквально обрушились на Оула со всех сторон. Стараясь перекричать скрежет железа, нытье двигателя, какое-то бряканье, визг решетчатых скамеек, люди почти одновременно что-то говорили, а вернее орали, напрягая голоса, багровея, вздувая жилы на шеях. Те, кто был способен еще и размахивали руками, время от времени бросая гневные взгляды на Оула, сплевывали прямо себе под ноги, ошалело крутили головами. Даже тяжелораненые посильно участвовали в этом галдеже.

— Эй, слышь, как тебя? — Оула с изумлением кое-как повернулся на голос и, с трудом разлепив губы, назвал себя. Парень, немногим старше его с перебинтованными руками и «воротником» вокруг шеи, смотрел на него устало и отрешенно.

— Оула?.. Ты что, саам что ли? — ухмыльнулся сосед.

— Во дела-а, а я — Микко — карел. Микко Репо, по-русски — Миша, Михаил. — Назвавшись, новый знакомый сморщился и закрыл глаза, поскольку машину сильно подбросило на ухабе. Через минуту, открыв глаза, новый знакомый долго смотрел перед собой, потом все с той же усмешкой начал говорить тихо, отчего Оула пришлось немного податься к нему. — Ты знаешь, почему они орут все?! — и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Война какая-то уродская! Воюем, воюем, а противника еще и не видели. Потери несем каждый день большие. Они, то есть вы, какие-то неуловимые. То с деревьев нас лупите, то по ночам что-нибудь придумываете. Я — кадровый, привык в открытую воевать, в атаки ходить. А здесь как в прятки играем и все время проигрываем. И вас найти не можем. Вот ты — первый финн, которого я, да и весь батальон, впервые так близко видим. А сегодня вообще бред, кто-то панику устроил, мол, Маннергейм всем фронтом в атаку пошел. И кто бы переполошился, а то ведь командиры — отцы родные. Орут, бегают, шары выпучили от страха. А все, как потом выяснилось, наши же по нам и шарашат…. И в хвост, и в гриву….. Прицел, видишь ли, спутали! Мать их!..

— А в кого из винтовок-то стреляли? — решил поддержать разговор Оула.

— Так тоже от страха. Кому-то показалось, что в лесу мелькают белые тени. Ну…, тут и началось. Думаю и здесь кого-нибудь по дури зацепили. Я имею в виду своих. Да еще вот с эвакуацией штаба и санчасти…, — Микко опять сморщился и прикрыл веки. — Как будто воевать не умеем, — с горечью добавил он.

Санитары и раненые продолжали кричать. Чуть ли не все разом курили, внутрь, под тент забрасывало выхлопные газы, отчего в кузове стоял сизый туман. Дышать было невыносимо! Зато стало чуточку теплее.