Николай Гарин - Оула

Оула опять «почувствовал» ужасной силы удар в правое плечо. Этот удар бросил его на заграждение, затрещала ткань на его масхалате, и тотчас в тело кровожадно впились многочисленные стальные колючки. Он отчетливо вспомнил как «паутина» спружинив, отбросила его обратно, и он, словно разорванный на части, без ног, без рук, состоящий из одной сплошной боли, летел и летел в бездну, вместе с осветительными ракетами, пролетающими над ним, вместе с ним. Потом опять увидел силуэты огромных людей, откуда-то сверху глядящих на него, и… приклад, медленно летящий в его лицо. И все…. Теперь все.

Он уже не помнил, как его волокли за ноги обратно к брустверу, как сбросили, словно охотничью добычу, на дно траншеи. Как санитар обнаружил, что рана не совсем опасная и можно подлатать, и сделать из него разговорчивого «языка».

Хоть и утолил жажду Оула, а голова горела, душа рвалась и рвалась на части, и лишь боль в плече и появившийся тонкий свист в ушах хоть как-то остужали раскаленное сознание.

Теперь Оула проснулся от шума. Он лежал на боку лицом все к той же бревенчатой стене, наскоро, неряшливо побеленной. За его спиной люди часто входили, хлопая дверью, громко разговаривали, слышались короткие команды, скрипели деревянные топчаны. Постанывали раненые, вразнобой постреливала печь, время от времени брякая металлической дверцей. Оула мог только догадываться, что он находится в просторном блиндаже, приспособленном для санитарной части, причем сделанном наспех, если даже кора с бревен была снята не везде. Пахло сыростью, дымом, раскаленным металлом и лекарствами.

Боль в плече затаилась где-то глубоко, напоминая о себе лишь чуть щекотливым зудом. Но когда Оула попытался повернуться на спину, она тут же проснулась и отозвалась тупо и лениво. Ему все же удалось завалиться на спину и повернуть голову в сторону шума. Смотреть было не очень удобно, но Оула различил снующих санитаров в бело-грязных халатах, помогающих одеваться раненым. Несколько керосинок освещали не такое уж и большое это помещение с единственной дверью, которая то и дело открывалась. Выводили и выносили на носилках раненых. Более половины топчанов были уже пусты, с них сиротливо свисали мятые, перекрученные простыни и серые одеяла. «Эвакуация что ли?» — равнодушно подумал Оула, но тут же насторожился. Явно к нему, обходя и переступая что-то валявшееся на полу, по-хозяйски шел военный в небрежно накинутом поверх шинели халате, за ним змейкой суетились еще трое. Подойдя, они с минуту молча разглядывали Оула.

— Идти можете? — неожиданно проговорил один из них.

— Не знаю…, сейчас… попробую, — автоматически ответил Оула и лишь потом сообразил, что с ним заговорили на его языке.

Опустив ноги с топчана и опираясь на левую руку, он сделал несколько попыток приподняться, но тело и рука настолько ослабели, что у него ничего не получалось. Окончательно проснулась боль. Военные смотрели упрямо и равнодушно на его беспомощность. Наконец, старший коротко и властно подозвал пожилого санитара, и, сказав ему что-то, пошел к выходу. За ним потянулись и остальные. Усач осторожно подсел к Оула, перекинул его здоровую руку через свою шею и, придерживая за талию, помог подняться.

Ноги все еще были ватными, словно разучились ходить, но шаг за шагом, точно вспоминая, как это делается, все увереннее и тверже упирались в пол. Голова перестала кружиться, но тошнота и горечь во рту усилились. Всю правую часть тела ломило. У самого порога кто-то сзади бережно накинул на Оула шинель и надел шапку. Поднявшись по ступенькам, они вышли из блиндажа. Яркий снег резанул по глазам, и Оула зажмурился.

На улице стоял хаос. Беготня людей, одетых в шинели и полушубки, напоминала суету муравейника. Все куда-то бежали, что-то тащили и кричали. Дымно тарахтели кое-как покрашенные белой краской курносые грузовички, с большими, красными крестами на бортах. Откуда-то из-за лесочка доносилась стрельба с редкими «вздохами» далеких взрывов.

Усатый санитар плавно, без рывков вел Оула за военными. Те, казалось, не спешили, как все вокруг, нырнули в маленькие двери незаметной землянки с часовым у входа. Пригнув головы, туда вошли и Оула с санитаром. Едва они переступили порог, как на улице ухнуло! Земля под ногами дрогнула, посыпалось с потолка. Крики за дверью усилились. Но тут же вновь, но уже с каким-то треском и совсем близко «разломился» новый взрыв. Небольшая дверь жалобно пискнула, едва выдержав воздушную волну. Уже совсем рядом захлопали выстрелы. С улицы заскочил часовой и, грубо оттолкнув Оула, что-то отрывисто и взволнованно прокричал офицерам. Те бросились к металлическим ящикам, спешно запихивая в них бумаги и запирая на замки, потащили к выходу.