Арно Зурмински - Отечество без отцов

А что скажет мой друг Вегенер по поводу этих слов?

— Если бы русский сорванец украл у Роберта Розена кальсоны, сушившиеся на веревке после стирки, то он поплатился бы за это собственной жизнью. И вот еще что можно добавить к этой теме: в оккупированной Франции, в Голландии или Норвегии такого рода история закончилась бы для мальчишки хорошей поркой, но на Востоке речь-то ведь шла о русском сорванце.

Они называли его черным Мубара. Все дело было в черном псе, который сопровождал его постоянно. Но это касалось и черного футляра его кларнета, и иссиня-черных вьющихся волос, спадавших до самых его плеч. Когда он складывал свои губы в трубочку, то пес начинал кружиться волчком, танцевал на задних лапах, издавал звуки, которые в зависимости от времени суток можно было соотносить с радостью или печалью. Этот дар его пса давал возможность черному Мубара наведываться на самые отдаленные хутора, где люди были рады любому развлечению. Он усаживался на деревянную колоду, на край колодца или на приступок у входа в конюшню и играл весь солнечный день напролет, в то время, как его пес пускался в пляс. Считалось, что Мубара говорит на таком языке, который вообще невозможно понять. Он убежал от одного из арабских караванов, переплыл Босфор и пешком добрался до Мазур. Как бы то ни было, но играл он настолько хорошо, что брал за душу, и люди распахивали окна и двери, слушая его песни и наблюдая, как танцует его пес. Обоих хорошо потчевали и еще давали еду в дорогу, так что они с удовольствием возвращались сюда вновь. В мирное время летом Мубара проходил через Подванген раз в месяц, зимою это случалось реже. Матушка Берта вспомнила, как однажды угостила его от души у себя на кухне и спросила, где находится его дом. Он назвал деревню Эрдманнен в Йоханнесбургской пустоши, где обосновались цыгане. Но едва лишь началась война, как тут же смолкли звуки кларнета, черный пес больше не танцевал, а сам Мубара вообще исчез из поля зрения. В деревне судачили, что, может быть, его взяли в солдаты вместе с псом, ведь в армии тоже нужно было иметь что-нибудь для развлечений. Но, возможно, он просто нашел для своей музыки более миролюбивую окрестность.

Когда зиме пришел конец, матушка стала все чаще задумываться о свадьбе. Вот тут-то ей и вспомнился черный Мубара. Она велела Дорхен составить письмо для музыканта-кларнетиста из деревни Эрдманнен, в котором попросила его прибыть к Розенам вместе с псом и со своим музыкальным инструментом, разумеется, в качестве сюрприза, чтобы поприветствовать жениха и невесту музыкой после церковного благословения. Это бы совсем не повредило.

Ответ пришел через неделю. В нем говорилось, что в Эрдманнене нет больше цыган, и тем более нет музыканта-кларнетиста. Об этом написал в Подванген один из чиновников с неразборчивой фамилией.

Свою первую Пасху в России они праздновали в селе Белгорово. Годевинд подстрелил первого пасхального зайца, так что в пасхальное воскресенье было приготовлено заячье жаркое из расчета один заяц на целую роту.

Роберт Розен посетил сельскую церковь, которая выглядела таковой лишь снаружи. Внутри перед алтарем громоздились мешки с солью, в ризнице были навалены на три метра в высоту колхозные минеральные удобрения. Не было никакого органа, на цепи под башней висел, ржавея, колокол. Удивительно, что он вообще здесь еще был. Церковные лавки сожгли во время суровой зимы.

Роберт Розен быстро покинул это богохульное место, чтобы отправиться на пасхальную прогулку в храм природы, который пока еще не полностью очистился от снега. Он вспомнил утро пасхального дня в Подвангене, когда жертвенный баран скакал вприпрыжку в лучах восходящего солнца, а верующий люд зачерпывал воду из родника, освещенного утренними солнечными лучами. Все это происходило в молчании до тех пор, пока солнце целиком не появлялось на горизонте. В свой дневник он записал следующее: