Арно Зурмински - Отечество без отцов

— Теперь нередко задумываешься о собственной смерти, — записал он в своем дневнике после того, как со своей ротой прошагал мимо могил героев.

— Мысли о смерти и о Боге перекликаются все чаще, — добавил он.

Гейнц Годевинд прекратил все эти разговоры о религии одним предложением:

— Бог, который дозволяет все то, что происходит на войне, права на существование не имеет!

Однажды вечером Янош принес в дом, где они расположились на постое, такую весть: «Солдат, изъявивший желание жениться, тут же получит отпуск домой». Об этом ему сообщили в канцелярии роты. Впрочем, это должно быть подтверждено также заверенной копией объявления о вступлении в брак. Янош охотно устроил бы себе такой домашний отпуск, но не мог определиться, какой из многочисленных своих симпатий отдать предпочтение. Выяснилось, что у него не было их адресов, без чего также нельзя было осуществить это намерение.

— Если ты захочешь подать рапорт о женитьбе, я помогу тебе при его составлении, — пообещал Вальтер Пуш.

Свадебные дела дали пищу для разговоров на весь вечер. Янош насвистывал мелодию песни, где были такие слова: «Ничего нет прекрасней свадьбы». Вальтер Пуш рассказывал, в который уже, впрочем, раз о волнующем событии, случившемся в лютеранской церкви Святого Лудгери летом 1936 года. Своей Ильзе он также расписал, какая может быть взаимосвязь между отпуском и женитьбой. Письмо он закончил таким примечанием: «Жаль, что мы уже поженились».

Гейнц Годевинд вспомнил об одной веселой компании, участвовавшей в свадьбе, которую он после венчания в соборе Святого Михаэля возил на своем баркасе по Эльбе на природу, где невеста буквально утонула в море цветов.

— А ты что думаешь на этот счет? — спросил он Роберта Розена. Все уставились на него.

— Как можно скорее ты отправишься в свою деревню и женишься, — решили его друзья.

В жаркой России

Дорогая мама!

Я научился стирать, штопать, вязать и даже кашеварить. Мое нижнее белье, которое раньше было белым, в России стало серым. В общем-то, теперь оно подходит по цвету к полевому обмундированию.

В России прекрасная природа, но ее дороги — это сущий ад. Сегодня мы шли мимо маковых полей. Здесь мак растет не среди корнеплодов, как у нас, а сам по себе, занимая все поле. Маковые поля выглядят, как наши плантации подсолнухов, только они еще более разноцветные и яркие. Когда я приеду в отпуск, то в первый же день отведаю макового пирога, на второй день пусть снова будет маковый пирог, ну и на третий день должен быть пирог с маком.

А теперь я скажу тебе то, о чем прошу тебя никому не сообщать. У твоего мальчика завелись вши! На голове и в одежде. Сегодня утром я уничтожил семь паразитов. Ну, да ладно, пока в России с нами ничего ужасного не происходит, поэтому я в состоянии все это вынести. В моем ранце имеется еще одна запасная рубаха на тот случай, если я вдруг получу право на отпуск или решу отпраздновать свадьбу. У нас ходит слух, что солдат, изъявивший желание жениться, получает отпуск. У всех от этого голова кругом идет. Холостые готовы с радостью пойти на это, а женатые солдаты с удовольствием отпраздновали бы повторную свадьбу. Я очень надеюсь, что в моей запасной рубахе пока не завелись вши. В любом случае, прежде чем пересечь границу с Германией, я пройду санобработку. Ведь я не имею права привозить в деревню вшей.

Мы спим на полу впятером. В комнате находятся еще две женщины. Их мужья на войне, и, как они говорят, неизвестно, живы ли еще? Женщины стелют нам постели: выкладывают под низ солому, а сверху кладут одеяла. Когда мы уже спали, на постой прибыли еще двадцать солдат, это были молодые пехотинцы из Вены. Им пришлось заночевать в сарае.

Я слоняюсь по огородам, грызу кукурузу и лузгаю семечки подсолнуха. У одного из домов мужчина и две женщины трясут сливовое дерево. Это украинцы, они милые люди. Я вдоволь наедаюсь слив и еще набиваю ими полные карманы. Одна из женщин непременно хочет, чтобы я подарил ей свою фотографию. Не помогают никакие отговорки. Она этого хочет, и все. Я вынужден дать ей фотоснимок. Она повесит его на стену рядом с другими фотокарточками своей семьи. Мы ведем разговор, насколько это возможно, не зная языка. У них был ребенок, но он умер. Они говорят, что немецкие солдаты должны оставаться здесь и впредь, поскольку они лучше большевиков.

Наш санитар ночью принимал роды у женщины. Когда мы услышали об этом на построении, то смеялись всей ротой. Он «выловил» девочку.