Изидор Окпевхо - Последний долг

И всегда человек непременно стремится узнать, в чем корень несчастья, которое мучает ум и оскверняет тело. Я до сих пор не узнал, кто виноват, моя жена или грязная потаскушка в Идду. С одной стороны, это чистое безумие для человека моего ранга и положения — выискивать в большом городе шлюху ради того, чтобы ткнуть в нее пальцем и заявить под присягой, что она меня заразила. Это было бы глупо, в лучшем случае — бесполезно. Ибо разве подобные развлечения не предполагают риска? И какой мужчина встанет и побожится, что он не знал, какими опасностями чревата подобная вылазка? Кроме того, дело было ночью. Кроме того, говорят, эти твари постоянно меняют места, — так куда я пойду искать девку, которую видел чуть не полгода назад и теперь не узнал бы, даже если бы она подошла ко мне и назвала бы меня по имени?

И еще я слышал, что эти твари прекрасно знают опасности своего ремесла и тщательно берегутся, так что возможность заразиться от них меньше, чем от обычной женщины, которая в повседневной, спокон веков заведенной жизни даже не заподозрит, что в нее проникло нечто неладное.

Я долго думал об этом, долго мучил свои ум. О боже, чего это мне стоило! Именно это привело меня к страшной ссоре с женой, ибо я полагал, что муж имеет право избавить свой ум от сомнений. В конце концов, это мой дом, я построил его, я им владею, я женился на этой женщине и родил этих детей, и если я не могу осуществить мое право на власть и истину, то кого же призвать к ответу, когда разражается бедствие? А ведь в дом пришло бедствие, и оно до сих пор бедствие. Да и как примириться мужчине с мыслью, что он утратил, что он окончательно потерял — как это дико звучит для нормального слуха! — ту силу, которая и дает право именоваться мужчиной?

Итак, я призвал жену, решив, что настало время нам с ней обсудить происшедшее. Я подошел к делу весьма осмотрительно — бог свидетель, и сам я могу поклясться. Как я был осторожен! Я ни в коем случае не хотел, чтобы мои слова прозвучали как обвинение в том, что она меня опозорила, погубила мою мужественность. Она прекрасно знает, что я ни в чем не обвинял ее, и сейчас не посмела бы утверждать противное. Я призвал ее, как всякий муж призвал бы свою подругу жизни — ибо она мне все же подруга жизни, — для того, чтобы разрешить задачу, стоящую перед семьей. И она явилась и села передо мной, нимало не подозревая, зачем я призвал ее, при этом она пришла тотчас же, как должна приходить жена, когда ее призывает муж. Я изложил ей суть дела так деликатно и осмотрительно, как и должен был человек, попавший в мое положение. Я не сказал слишком много. Я не сказал ничего, кроме: жена, вот что случилось со мной, как ты думаешь, не может ли это каким-нибудь образом быть по твоей вине?

— Что ты сказал? — Ее глаза засверкали так, как будто она готова разбить мой череп и разбрызгать мозги по стенам. — Тодже, что ты сказал?

— Успокойся, женщина, незачем громко кричать. Все это между нами. Я только спрашиваю, мало ли что может быть, какой-нибудь случай…

— Случай? — Она вскочила, глядя на меня — на меня — как взбесившаяся змея. — Случай? Какой такой случай?

— Я говорю, успокойся!

— А я говорю, какой такой случай? Двадцать пять лет, десять детей — семь здоровых сыновей, три здоровые дочери, — и ты хочешь меня обвинить…

— Да ладно, ладно…

Фу-фу! Надо показать, кто здесь хозяин. Надо тотчас спровадить жену и хотя бы на время прекратить ссору. Иначе кто знает, чем это может кончиться? Каково бы ни было положение, что бы ни заставляло мужа дойти до обсуждения дел с женой вместо того, чтобы самому все решить и затем поступать по своему разумению, муж не может позволить жене возвышаться над ним, лить изо рта помои и выражать недовольство, как будто этот дом — ее собственность. Такого мне не снести. Я слишком велик. Я на самом деле слишком велик для подобного унижения, — я, вождь Тодже Оновуакпо, человек весьма уважаемый в своем кругу и по всему Урукпе, да что там — во всей этой части страны, великий резиновый босс, один из прославленных тружеников той резиновой нивы, на которой покоится ныне благополучие штата Черное Золото. Да и то сказать, я мог бы преуспевать куда больше, если бы не разразилась война и вместе с ней не пришла угроза самому бизнесу, ибо откуда теперь знать, какого рода опасности таятся на наших плантациях? Послушайте, да я мог бы разорвать свою жену пополам, и, ей-богу, никто бы мне не сказал ни слова, потому что возвел этот дом я, владею им я и мне в этом доме решать, что делать, мне одному кричать, если нужно кричать.