Изидор Окпевхо - Последний долг

Он неуверенно глядит на Одибо, кивает и крутит полу рубашки, губы надуты.

Я смотрю на Одибо. Я знаю, что вряд ли могу рассчитывать на добрую волю того, кто вошел в мои дом и не поздоровался — даже не взглянул на меня, — как будто он пришел получить долг. Но я убеждена: если Тодже прислал его покараулить моего сына, пока меня нет дома, он выполнит приказ Тодже. Это я понимаю. Под кажущейся враждебностью в этом человеке — нерассуждающая покорность собаки. Или, может, виной всему однорукость. Ибо, когда он уселся на пол, я заметила, как он пытается скрыть уродство, как бросает опасливые взгляды, словно думает, что все обязаны глазеть на его культю.

— Пожалуйста, присмотрите за Огеново, — говорю я. — Чтобы он не убежал из дому.

Он ерзает, мычит и кивает в ответ — как всегда, не глядя. Если бы было мирное время, — думаю я. Я знаю, что могла бы ни о чем не просить. Я уверена в этом. Но если я нахожусь лицом к лицу с возможным убийцей моего сына, я по крайней мере имею право на ответное слово. Если бы было мирное время…

По дороге я слышу вечернего петуха и понимаю, что до комендантского часа времени мало. Никто со мной не здоровается. Я ни с кем не здороваюсь. К этому я привыкла. За то, что я до сих пор жива, я должна быть благодарна майору. Если бы он в открытую не объявил, что будет защищать жизнь и свободу передвижения таких, как я, как могла бы я идти по улице, когда вечерний петух призывает к покою, а я на каждом шагу встречаю злобные лица людей, которые не только делают вид, что меня не замечают, по даже желали бы, чтобы я сгинула, — как я могла бы идти на свидание с добротой, которой я не могу сказать: нет!

А еще спасибо комендантскому часу. Без него могло бы произойти что угодно. Они бы могли схватить моего сына и меня в полночь и без шума прикончить. Или могли бы тайно поджечь наш дом. Или сейчас, когда смертоносные орудия войны валяются в джунглях и на тропинках, как обыкновенные камни, они могли бы бросить одну такую штучку в окно и разнести на части меня и моего сына. Но слава богу, они сами берегут свои жизни и не переступят своих порогов, когда военный приказ запрещает хождение после половины восьмого. Кроме того, сейчас через дорогу от нас, у городского совета, поставлен солдат, он там весь день и, наверно, всю ночь. Если бы что-то нам угрожало, мой отчаянный крик призвал бы его на помощь, хотя его долг — сражаться с мятежниками, а не защищать жизнь мятежницы.

Я подхожу к дому Одибо и понимаю, что Тодже уже там. Его велосипед стоит у дерева перед входом. Дверь приоткрыта. Я подхожу и тихонько стучусь. Ответа не слышно. Я озираюсь. Никого из взрослых поблизости нет. Только голая маленькая девочка какает в углу двора. Она так упорно глядит на меня, что во мне просыпается чувство вины: то ли потому, что я мешаю ее уединению, то ли потому, что торчу у чужого порога и озираюсь, как осмотрительный вор.

Я отворачиваюсь и осторожно открываю дверь. На постели справа лежит мой большой благодетель. Я не могу поверить своим глазам. Большой старый щеголь, разодетый и величественно уснувший! Волосы торжественно напомажены и тщательно расчесаны на пробор от виска до плеши. На лице — пудра, на шее — щедрый слой талька, тонкие кольца пота подчеркивают морщины. Его рубаха без ворота, с длинными рукавами — безукоризненно белая и для спящего человека чересчур аккуратно расправлена на коленях. Его халат — восемь ярдов жоржета в ярко-красную клетку — тоже свисает чересчур аккуратными складками. На его ногах — до блеска вычищенные черные ботинки на толстой подошве. Одна нога покоится на полу, другая, правая, во всю длину лежит на краю постели. Из-под халата виднеется толстая волосатая ляжка. Стыдно признаться, но неожиданное столкновение с приметами мужественности пробудило во мне женщину, столько времени продремавшую в страхе и пренебрежении. Я быстро отвожу глаза, но успеваю заметить блестящий белый платок у его правой руки на постели. Постель, простая бамбуковая кушетка, которую я видела в прошлый раз, преобразилась в нечто роскошное. Бесконечные складки полосатого синего покрывала и две подушки. Великолепие, полная противоположность всему остальному в доме.

Все это время он крепко и с храпом спит. Он не знает, что я здесь. Но у меня мало времени, и я должна сообщить ему, что пришла.

— Простите, что заставила себя ждать, — говорю я.

— А? Что? — Старик ворочается, трет рукой зевающий рот и моргает глазами, стараясь проснуться. — Прости. Что ты сказала?