Алессандро Барикко - Мистер Гвин

— Не имею ни малейшего понятия.

— Я наведу справки.

Но проходили дни и недели, а они больше не разговаривали, потому что знали: история с портретами разлучила их, и ничего другого не оставалось, как только скользить по ее поверхности, не проникая в суть, из боязни, что, достигнув глубины, они еще больше отдалятся друг от друга, подставив бок удару копья; а такой судьбы никто из них для себя не хотел.

Через пару дней после телефонного разговора с Томом Джаспер Гвин встретился с Ребеккой — погода стояла теплая, и ему пришло на ум назначить ей свидание в Риджентс-парке, на той дорожке, откуда все в каком-то смысле и началось. Взял с собой папку с семью отпечатанными листками. Ждал, сидя на своей привычной скамейке.

Они не виделись с той самой последней лампочки, погрузившей их во тьму. Ребекка пришла, и нужно было попытаться понять, с какого места начинать снова.

— Простите, что опоздала. Человек в метро покончил с собой.

— Серьезно?

— Нет, я опоздала, и все. Простите.

На ней были чулки в сеточку. Они едва виднелись из-под длинной юбки. Щиколотки, и все. Но как-никак, чулки были в сеточку. Джаспер Гвин отметил также довольно броские сережки. Она не носила ничего подобного, когда ходила по прачечным с сотовыми телефонами.

Отпустил пару скромных комплиментов, не найдя, впрочем, правильных слов. Изрек что-то до ужаса банальное. Думал уже, как бы сменить тему, но тут заметил одну вещь, которая выбила его из колеи и заставила забыть о чулках в сеточку и обо всем прочем.

— Вам нравится Кларисса Род? — спросил он, показывая на книгу, которую Ребекка держала в руке.

— Безумно. Том мне на нее указал. Это, наверное, была необыкновенная женщина. Вы знаете, что ни одну из ее книг не издали при жизни? Она не хотела.

— Да, знаю.

— И по меньшей мере семьдесят лет никто о ней ничего не знал. Ее открыли лет десять тому назад. Вы читали?

Джаспер Гвин поколебался с мгновение.

— Нет.

— Плохо. Надо бы прочесть.

— А вы прочли все ее книги?

— Ну, их всего только две. Но знаете, когда пишут в стол, потом из ящиков годами извлекают все новые и новые вещи, так что я жду и надеюсь.

Они посмеялись.

Джаспер Гвин не мог отвести глаз от книги, и Ребекка спросила в шутку, не пригласил ли он ее сюда, чтобы поговорить о литературе.

— Нет-нет, извините, — сказал Джаспер Гвин.

Казалось, он пытается отделаться от какой-то мысли.

— Я хотел встретиться с вами, чтобы отдать вам это.

Он протянул Ребекке папку и сказал:

— Это ваш портрет.

Ребекка прикоснулась к папке, но Джаспер Гвин не выпускал ее из рук, потому что хотел кое-что добавить.

— Вы бы оказали мне большую любезность, если бы прочли это здесь, на моих глазах. Как думаете, такое возможно? Мне бы это очень помогло.

Ребекка взяла папку.

— Я уже давно перестала перечить вам. Можно открыть?

— Да.

Она проделала это не спеша. Пересчитала листки. Пощупала верхний, видимо наслаждаясь фактурой бумаги.

— Вы давали это читать кому-то еще?

— Нет.

— Благодарю вас, я на это и рассчитывала.

Она закрыла папку, положила сверху листки и спросила:

— Начинать?

— Как вам будет угодно.

Вокруг бегали дети, собаки спешили вернуться домой, старики и старухи парами брели по дорожкам с таким видом, словно только что спаслись от чего-то ужасающего. Возможно, от своей жизни.

Ребекка читала неторопливо, с тихим сосредоточением, которое Джаспер Гвин оценил. Выражение лица за все время ни разу не изменилось: а именно, намек на улыбку, застывший. Прочитав листок, подкладывала его вниз, под другие. Но медлила мгновение, теребила его в руках, уже читая первые строчки следующей страницы. Дошла до конца и какое-то время не двигалась, сжимая в руке портрет, устремив взгляд на парк. Ничего не говоря, вернулась к листкам, вновь пробежала их, останавливаясь здесь и там, перечитывая. Время от времени сжимала губы, будто бы что-то ее укололо или коснулось ее. Наконец сложила листки по порядку и снова сунула в папку. Закрыла, натянула резинки. Держала ее на коленях.

— Как вы это делаете? — спросила. Глаза у нее светились.

Джаспер Гвин забрал папку, но осторожно, нежно, как будто они договаривались, что так оно и будет.

Потом долго разговаривали, и Джасперу Гвину это нравилось, и он объяснил больше, чем ожидал. Ребекка спрашивала, но с опаской, бдительно, будто открывала что-то хрупкое или распечатывала нежданное письмо. Они разговаривали в собственном времени, и вокруг больше ничего не существовало. Иногда между вопросами повисала пустая тишина: тот и другая соизмеряли, сколько именно одна хочет узнать, а другой — объяснить, чтобы не потерялся некий приятный оттенок тайны, как оба понимали — необходимый. На один вопрос, вобравший больше любопытства, нежели прочие, Джаспер Гвин, улыбнувшись, ответит жестом — помахал рукой перед глазами Ребекки: так детям желают спокойной ночи.