Алессандро Барикко - Мистер Гвин

Пришла домой, а там был молодой человек.

— Привет, Ребекка.

— Просила же предупреждать, перед тем как явишься.

И все-таки поцеловала его, даже не сняв пальто.

Потом, уже ночью, Ребекка сказала, что у нее новая работа. Я позирую для художника, сказала.

— Ты?

— Да, я.

Он рассмеялся.

— Обнаженной, — добавила она.

— Да ну.

— Работа неплохая. Каждый день, по четыре часа.

— Что за хрень, кто тебя в это втянул?

— Деньги. Мне дают пять тысяч фунтов. Надо же как-то платить за этот дом. Может быть, ты озаботишься?

Молодой человек был фотографом, но не сказать чтобы окружающие сильно в это верили. Так что все лежало на Ребекке: квартирная плата, коммунальные услуги, еда в холодильнике. Он то пропадал, то появлялся. Вещи оставлял. Ребекка давно привыкла описывать создавшуюся ситуацию в простых, энергичных выражениях. Я влюбилась в кусок дерьма, говорила она.

Пару месяцев назад он ей сказал, что один его друг хочет ее сфотографировать. Договорились встретиться вечером, в доме у друга. Много выпили, и в конце концов Ребекка обнаружила, что лежит голая на кровати, а друг щелкает фотоаппаратом. Ей было все равно. В какой-то момент ее возлюбленный, этот самый кусок дерьма, разделся и лег рядом. Они стали заниматься любовью. Друг все щелкал. Потом несколько дней Ребекка не желала видеть этот кусок дерьма, в который влюбилась. Но разлюбить так и не смогла.

Она к тому же знала, что самим своим телом обречена на абсурдные связи. Ни один мужчина не вздумает пожелать такое тело. Но опыт показал Ребекке, что на самом-то деле желают многие, часто оттого, что чем-то втайне уязвлены и не хотят в этом признаваться. Мужчины нередко испытывают страх перед женским телом, сами о том не догадываясь. Иногда, чтобы возбудиться, им необходимо презирать, и, овладевая таким телом, как у Ребекки, они получают удовольствие. Почти всегда перед нею реяло в воздухе некое осязаемое предчувствие извращения, будто бы избравший эту аномальную красоту непременно должен отойти от самых простых и прямых путей, в каких проявляет себя желание. И вот к двадцати семи годам Ребекка уже накопила множество никудышных воспоминаний, среди которых с трудом могла отыскать одну-другую минуту простой и чистой нежности. Ей было все равно. Что тут поделаешь.

Поэтому она оставалась с этим куском дерьма, в который влюбилась. Поэтому ее не ошеломило предложение Джаспера Гвина. Вещей именно такого сорта она научилась ожидать от жизни.

Утром, когда этот кусок дерьма еще спал в постели, она ушла, даже не приняв душ. Ночь секса осталась на ней, и ей хотелось сохранить ее, унести с собой, всю целиком. Сегодня примите меня такой, дорогой Джаспер Гвин, посмотрим, как вам это понравится.

По утрам, на четыре часа, она по-прежнему выходила на работу к Тому. Она преклонялась перед этим человеком. Три года назад он попал в автомобильную аварию и с тех пор передвигался в инвалидном кресле; тогда же и построил себе огромный офис, целую страну, над которой был Господом Всемогущим. Окружил себя сотрудниками всякого рода: и престарелыми, и совершенно помешанными. Сам все время висел на телефоне. Платил мало и редко — но это детали. В нем было столько энергии, вокруг него так кипела жизнь, что все его обожали, так или иначе. Если ты вдруг возьмешь и помрешь ненароком, такой человек это воспримет как личное оскорбление.

О работе над портретом он не говорил ни слова. Только однажды, когда Ребекка уже несколько дней ходила вечерами к Джасперу Гвину, подъехал на своем кресле и, припарковавшись к ее столу, сказал:

— Если буду выспрашивать, пошли меня в задницу.

— Хорошо.

— Как себя ведет старина Джаспер?

— Идите в задницу.

— Отлично.

Так что в час она поднималась, собирала вещи и подходила попрощаться с Томом. Оба знали, куда она идет, но делали вид, что так и надо. Том иногда бросал на Ребекку взгляд, отмечая, как она одета. Может, надеялся сделать из этого какой-то вывод, кто его знает.

В мастерскую Джаспера Гвина она ехала на метро, но всегда выходила на остановку раньше, чтобы часть пути проделать пешком. Шла по улице и вертела в руке ключ. Так она начинала работать. Еще она продумывала, в каком порядке станет снимать одежду. Странно, однако, каждый божий день находясь рядом с этим человеком, она в конце концов постигла некую выверенность жеста — ей никогда не приходило в голову, что это необходимо. Он заставлял верить, что нет ничего безразличного и что кто-то где-то пребывает и фиксирует каждое наше действие — того гляди, в один прекрасный день призовет к ответу.