Виктор Пелевин - Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда

– Понимаю, – сказал Степа. Он решил говорить как можно меньше.

– Вы спросите, при чем здесь вы? Сейчас объясню. Вам не кажется, что есть прямая параллель между коммунистическим и христианским проектами? В том смысле, что оба существуют в исторической перспективе, и с течением времени их содержание выцветает, потому что исходная метафора видится со все большего расстояния? А в поле зрения каждый день попадает что-то новое. Чтобы быть христианином или коммунистом, надо каждое утро загружать в сознание громоздкий концептуальный аппарат, идеи которого были сформулированы в точке, уплывающей от нас все дальше. В этом их отличие от недоступного интеллекту закона Будды, дворцом и скрижалью которого является настоящее мгновение времени! С другой стороны, христианству тоже негде существовать, кроме как в одном из комнат этого дворца. Вот потому-то мы, тантристы-агностики, и говорим, что Будда – это в том числе и Христос, и Кришна. Но не только. Понимаете?

– Не до конца, – честно сказал Степа.

– Ну посмотрите. Вы, наверно, изучали в семинарии решения пятнадцатого съезда КПСС и сравнивали их с решениями шестнадцатого. Но уже тогда было ясно, что не будет, например, четыреста сорок третьего съезда КПСС. Сама эта цифра свидетельствовала о банкротстве проекта. И точно так же вряд ли наступит пятитысячный год от Рождества Христова, согласны? Когда этот год придет, его наверняка будет обозначать какое-нибудь другое число, куда более короткое, отсчитываемое от иной даты. Но мгновение, в котором это произойдет, будет тем же самым, что и сейчас. А это и есть дворец изначального Будды!

– Всяко может быть, – ответил Степа.

– Да, конечно. Вы хотите сказать, что формально у прихода Христа нет четкой даты. Но в христианстве, согласитесь, был своего рода эстетический и эсхатологический контур временной перспективы, в которой разворачивался проект. Это millenium, тысячелетие. Был один millenium. Ждали, ждали – никто не пришел. Был другой millenium. Ждали, ждали – не пришел. Теперь третий. Понятно ведь, что пятого не будет? Христианство, только не обижайтесь, давно проехало свой восьмидесятый год. Уже вовсю идет Олимпиада, понимаете? Чем больше проходит времени, тем меньше остается смысла в словах забытого языка, связанных синтаксисом, из которого давно испарилась жизнь. К тому же мне вообще не верится в существование святых книг.

– Вот это вы зря, – проворчал Степа, чтобы его покладистость не казалась подозрительной.

– Как? Вы не согласны? Но позвольте, слова всегда дуалистичны, субъектно-объектны. Разве нет?

Степа пожал плечами.

– Они способны отражать только концептуальное мышление, а там истина даже не ночевала. Слова в лучшем случае могут попытаться указать направление, и то примерно. Но можно ли считать святыней стрелку указателя с надписью «До святого один километр по воде босиком»? Или ржавый памятный знак с надписью «Здесь было чудо»? Священным, мне представляется, может быть только то, на что указывает стрелка! А?

– На все воля божья и промысел, – сказал Степа и перекрестился.

Попутчик хлопнул себя по ляжкам.

– Вы удивительный собеседник! – воскликнул он. – Молчун, а бьете в суть! Конечно. Я, как тантрист-агностик, понимаю это лучше других: дело в том, что поистине нет ничего такого, на что стрелка могла бы указать. Потому понятие святости можно применить только к самой стрелке. Его просто некуда больше повесить, ха-ха-ха! – Попутчик отбил ладонями по своему телу и ногам энергичную чечетку, от которой Степе захотелось выскочить в коридор. – Само понятие святости – тоже из области концепций, в которых путается заблудившийся ум! Поэтому в святом нет ничего святого, ха-ха-ха! И в том, что все обстоит именно так, можно увидеть промысел, да, вы тысячу раз правы. Но это очень тонкий аргумент, которого не поймет почти никто. Как приятно говорить с таким человеком! Давайте-ка за это выпьем! Я знаю, у вас есть в портфеле.

– Откуда знаете? – напрягся Степа. – Что, успели слазить?

– Что вы! Просто горлышко торчит. Я на него уже час смотрю, если честно. То на него, то на вас. Я бы в вагон-ресторан пошел. Но боюсь из купе выходить, сильно колбасит. Потеряюсь в пространстве. А не в пространстве, так во времени.

– Вам водки, – сказал Степа, поднялся и снял с крючка портфель. – Сейчас… Вот, пожалуйста.

– Спасибо, – сказал попутчик. – Очень кстати. А то меня, если честно признаться, еще и плющит. А от этого ночью только водка помогает…