Юрий Коротков: Абориген

Скользнула мимо тупорылая «Заря», промчалась, задрав нос, крылатая «Ракета», идут сухогрузы и речные танкеры. Рабочая река Обь. Идут днем и ночью суда, большие и малые, из Вартовска в Сургут, из Сургута в Нефтеюганск, Мансийск, Салехард.

Снуют взад и вперед моторки и катера, узкие остроносые челны-обласы. С одного Борьке махнули рукой, с другого — Борька отвечает. Вот рыболовный бот рыкнул сиреной, поздоровался. На реке Борьку все знают.

Трещит мотор, с шумом ложится вода за кормой. Рыба уснула на еланях. Хорошо думается на реке. О разном думается…

Будто вчера бегал к берегу смотреть, не тронулся ли лед, просил, уговаривал, ругал матерно ленивую реку, потом проснулся ночью от орудийного грохота ломающихся льдин, не утерпел, не дождался чистой воды — гонял, шалея от радости, по черным разводьям между тяжелых торосов. И лето было впереди — громадное, бесконечное. А вот оглядеться не успел — остался от лета огрызок. Скоро осень.

Скоро осень, скоро пойдет муксун метать икру в тихие заводи. Земляки позабросят дела, подправят плавные сети — тесно будет ночами на заповедных песках. Налетят инспектора со всего бела света, начнет колчак шаманить по притокам и протокам.

Там ляжет снег, у берега зашуршит сало. На реке еще будет ходить тяжкая, темная вода, а соры сразу станут, в осоку наметет снега. Потом и Обь накроется льдом, запетляет поземка меж крутых, окаменевших берегов. Еще по слабому, гнучему льду протянется первый след «Бурана" поперек — другой, изжуют они гусеницами снег по всей реке, будут целые проспекты и переулки выдавлены в сугробах. Но это уже не для Борьки.

Они с отцом все к «Бурану» приценивались, денег накопили в шкатулке с вылущенным перламутром, ходили на базу, где выгружали из товарняка яркие, как игрушечные, «Бураны», вкусно пахнущие густой смазкой и кожей сидений… Купили. А прокатиться не пришлось — ни тому, ни другому.

Так что не для Борьки зимние забавы. Для Борьки до весны — дом и школа. Но об этом думать не надо. Чего помирать раньше смерти…

На высоком песчаном яру показалась деревянная вышка — тренога. Когда-то, до войны еще, в Банном был лагерь для ссыльных кулаков. Потом кулаков освободили, они обшили бараки толем для тепла, поделили перегородками, пристроили баньки и сараи и остались жить с детьми и внуками. Года два назад и свет протянули от Сургута. Одна вышка прогнила и упала на барак, проломила крышу, а вторая так и стоит — торчит над рекой, как маяк, издаля видно.

По Оби что ни село, то бывшие лагеря — бендеровские, молдаванские. А нынешние, они глубже в тайге, с глаз подальше…

Борька бросил руль вправо, прицелившись меж двух «Казанок», поднял мотор и вылетел на заплесок под яром.

Едва лодка ткнулась носом в песок, вдруг обнаружилась жара. От раскаленного яра стекал к воде горячий воздух. В ушах, уставших от трескотни мотора, зазвучали привычные голоса: гудение паутов, плеск волны, набегающей под железное днище, ленивый лай собак наверху, в селе.

Мужик, возившийся с мотором на соседней «Казанке», сел на борт и отер пот со лба рукавом телогрейки.

— Земляк, закурить будет?

Борька протянул пачку. Тот показал замасленные пальцы. Борька перешагнул к нему в лодку, воткнул мужику в губы сигарету и поднес огня. Мужик задымил, блаженно щурясь на солнце, держа на коленях вывернутые кверху блестящие от масла ладони.

— Загорашь, ага?

— Загораю, — мужик кивнул на мотор. — Стучит, зараза, чуть не разваливатся.

Борька достал из своего «бардачка» отвертку, и с полчаса они в четыре руки колдовали над мотором, отмаргиваясь от паутов, лезущих в глаза.

Наконец, Борька разогнулся, держа в руках шестерню со съеденными дочиста зубами.

— Полетел редуктор-то…

— Но, — мужик плюнул с досады. — Погулял те у зятя!

— А где зять-то?

— В Красном. К полдню ждали.

— Часа три гари…

— Но.

— А сам?

— Из Юганска.

Борька присвистнул.

Закурили по новой, сидя напротив на бортах «Казанки». Мужик покосился на Борькин «Вихрь».

— Продай редуктор?

— А я ладошкой погребу, ага?

Мужик в сердцах швырнул в воду злополучную шестерню.

— Ладно, я пока на гребях пойду, а ты шумни вниз, в Красное, Кольке Авдотьину — мол, тесть у Банного загорат. Пускай навстречу идет.

— Добро. Рыбу только сдам.

— Курева оставь.

— А ты горючки отлей. Она те без пользы.

Борька отдал мужику сигареты, заначив одну, и перелил в бачок его бензин. Покидал рыбу в рюкзак, прочно пропахший рыбьим жиром, и полез вверх по песчаному обрыву. Ему и в голову не пришло, что мужик может забрать редуктор и смыться. Не бывает такого на реке.