Виктор Пелевин - Принц Госплана

Минут через десять – а может, и через полчаса, он как-то потерял счет времени – Кузьма Ульянович, дойдя до большого и совершенно безлюдного двора, направился к угловому подъезду. Саша решил, что дальше идти за ним будет еще глупее, чем до сих пор, и совсем уже собирался развернуться, когда вдруг к Кузьме Ульяновичу подошли двое долговязых парней в модных натовских куртках. Саша мог дать что угодно на отсечение, что только что их не было во дворе. Он почуял неладное и быстро нырнул за пожарную лестницу, до самого низа забитую досками, – здесь его никто не мог увидеть, хоть он был рядом с подъездом.

– Вы – Кузьма Ульянович Старопопиков? – громко спросил один из подошедших – по-русски он говорил с сильным акцентом и, как и второй, был курчав, черен и небрит.

– Да, – с удивлением ответил Кузьма Ульянович.

– Это вы бомбили лагерь под Аль-Джегази?

Кузьма Ульянович вздрогнул и снял очки.

– Вы сами-то кто бу… – начал было он, но собеседник не дал ему договорить.

– Организация Освобождения Палестины приговорила вас к смерти, – сказал он, доставая из кармана длинный пистолет. То же сделал и второй.

Кузьма Ульянович подпрыгнул и выронил из руки портфель, а в следующий миг оглушительно загремели выстрелы и полетели на асфальт стреляные гильзы. Первая же пуля отбросила Кузьму Ульяновича на дверь, но до того, как он упал, палестинцы уже разрядили в него обоймы своих пистолетов, повернулись и пошли прочь; Саша с удивлением заметил, что сквозь них видны деревья и скамейки, а когда они дошли до угла, то были уже почти невидимы и даже, кажется, не стали делать вид, что поворачивают за него. Наступила странная тишина. Саша вышел из-за пожарной лестницы, посмотрел на Кузьму Ульяновича, который тихо ворочался на асфальте у двери, и растерянно огляделся. Из соседнего подъезда вышел какой-то мужчина в спортивном костюме, и Саша со всех ног кинулся к нему. Тот удивленно остановился, и Саша вдруг почувствовал себя глупо.

– Вы сейчас ничего не слышали? – спросил он.

– Ничего. А что я должен был слышать?

– Так… Там человеку плохо.

Мужик наконец увидел Кузьму Ульяновича.

– Пьяный, наверно, – сказал он, подходя и приглядываясь. – Хотя вроде нет. Эй, что с вами?

– Сердце, – слабо ответил Кузьма Ульянович, делая между словами большие паузы. – Вызывайте «скорую», мне двигаться нельзя. Или лучше жену позовите. Второй этаж, сорок вторая квартира.

– Может, лучше мы вас отнесем?

– Нет, – сказал Кузьма Ульянович. – У меня уже два инфаркта было. Я знаю, что лучше и что хуже.

Мужик в спортивном костюме кинулся вверх по лестнице, а Саша повернулся и быстро пошел прочь.

Он сам не заметил, как добрел до метро и доехал до Госснаба. Когда он пришел в себя на набережной, возле родной пятиэтажки с колоннами у фасада, он был уже окончательно трезв. Два окна на третьем этаже еще горели, и он решил подняться.

Третий этаж был пуст и темен, и все, казалось, ушли – только в первом подотделе малой древесины кто-то еще работал. Саша подошел к приоткрытой двери и заглянул в щель.

В центре помещения в ветхом голубом кимоно и зеленых хакама, с шапкой чиновника пятого ранга на голове и веером в руке стоял Борис Григорьевич. Он не мог видеть Сашу, потому что тот был в темном коридоре, но в момент, когда Саша заглянул в щель, Борис Григорьевич поднял веер над головой, сложил и опять раскрыл его, прижал на секунду к груди и резким движением протянул к Саше; затем медленно, перед каждым шажком подтягивая одну полусогнутую ногу к другой, поплыл к двери, не опуская повернутого на себя красным шелковым разворотом веера. Саше показалось, что начальник плачет – или тихо воет, – но через секунду он разобрал нараспев читаемое стихотворение:

Борис Григорьевич закрутился на месте и замер, высоко подняв веер. Так он стоял несколько минут, а затем словно пришел в себя – поправил пиджак, пригладил руками волосы и исчез в узком проходе между шкафами. Вскоре оттуда донесся свист меча, и Саша понял, что начальник принялся за свои обычные вечерние упражнения в «Будокане», во втором слева от ворот зале. Тогда он вошел, прокашлялся и крикнул:

– Борис Григорьевич!

Свист меча стих.

– Лапин?

– Я все подписал, Борис Григорьевич!

– Ага. Положи на шкаф, я сейчас занят.