Ричард Хьюз: В опасности

Позже она поведала Дику, что у нее очень умный кот: сперва он наестся сыру, а потом дышит сыром в мышиные норы, приманивает сырным духом мышек. Глаза у нее дико блестели, а иногда, лежа на руке Дика, она вздрагивала всем телом. Дик не старался много говорить, но ему было приятно, что она близко. У него самого чуть кружилась голова; компания то приближалась, то снова отдалялась, и слушать ему было трудно. Сюки к тому времени, должно быть, выпила добрых пол-литра чистого контрабандного виски, а для девушки шестнадцати лет это много; постепенно виски ею завладело. Она вдруг вырвалась из рук Дика и вскочила на ноги. Глаза ее расширились еще больше и, кажется, ничего уже не видели, даже его. Девушка дернула лямки платья, еще какие-то два или три шнурка, и в следующий миг вся одежда, какая была на ней, спала. Несколько секунд она стояла совсем голая. Дик никогда не видел ничего подобного. Потом она без чувств упала на пол.

Дик отставил свой стакан; в груди у него застучало от нового, более буйного опьянения. Она была красивой в одежде, но гораздо красивее так, в податливой позе, лежащая, как лужа; столько белой кожи; несчастное личико с закрытыми глазами, уже сморщенное в тоске подступающей тошноты. До Дика внезапно дошло, что в комнате никого не осталось; и так же внезапно он понял, что любит эту девушку больше, чем небо и землю. Испугавшись, что она простудится, он дрожащими руками закатал ее в каминный коврик, пристроил как мог удобнее на диване и, дрожа, вернулся на судно.

Несколько часов он не мог заснуть, не мог даже притушить яркий образ Сюки в ее пьяной невинности. Но в конце концов уснул, и в снах мелькало ее милое лицо и голое тело. Он проснулся от ощущения, что чьи-то тонкие пальцы силятся разлепить его тяжелые веки, и сквозь пелену сновидения на него уставились большие, тревожные, светящиеся глаза, в каком-нибудь дюйме от его глаз; но это не были глаза Сюки. В панике он ударил по электрическому выключателю.

Это был Томас с его мягкой шерсткой и большим хвостом; на неестественно длинных лапах он поскакал прочь, нервно складывая и поднимая уши.

На следующий вечер — накануне отплытия в Колон, к Панамскому каналу, капитан Эдвардес устроил прием на борту с танцами под патефон. Патефон принадлежал второму помощнику, мистеру Фостеру. Дамы были приятельницы капитана: по большей части родственницы агента компании или грузоотправителей. Приглашены они были по обязанности. Среди них не было ни молодых, ни красивых, и, не принадлежа к аристократии, в отличие от знакомых Дика, они держались строго и даже с несколько грубой чинностью. Сам капитан Эдвардес, мистер Бакстон и мистер Макдональд были веселы и игривы, как дети, и танцы продолжались допоздна — почти до половины двенадцатого.

Единственным, кто не участвовал в веселье, был мистер Рабб. Мистер Рабб не состоял в команде "Архимеда" и не значился в списке. Он был с "Декарта" — другого судна в философском флоте компании "Сэйдж лайн" — и перейти на него намеревался в Колоне.

Мистер Рабб был строгих христианских правил и танцы не одобрял ни в каком виде. И тем более считал это ошибкой старших, когда на их попечении находились восприимчивые юнцы. Не говоря уже о четырех практикантах, тут был, например, Дик Уотчетт. Танцы с дамами вполне могут возбудить в нем те самые страсти, спасением от которых Бог положил морскую жизнь. Внешне Уотчетт почти не проявлял возбуждения, держа в объятиях своих партнерш; но на самом деле это было бы против природы — и кому это лучше знать, чем мистеру Раббу? К тому же молодые — такие обманщики.

Впрочем, это не его дело; это даже не его судно. Но он надеялся, что капитан "Декарта" Теобальд окажется более серьезным человеком.

Дику Уотчетту нравился мистер Рабб — так же как всем младшим, которые с ним соприкасались. Практиканты его обожали. Он и в самом деле был привлекательным человеком — с решительным энергичным голосом, неиспорченным умом, любезный с младшими и бедными, — прекрасный тип англичанина.

(Начало)

На другой день в четыре часа "Архимед" отплыл из Норфолка и по реке Элизабет спустился в пролив Хамптон-Роудс. Маяк на острове Крейни, подумал Дик Уотчетт, выглядел как французский шале на ходулях. Низменный и плоский берег желтел песчаными пляжами; пролив был оживлен: пароходы из Чесапикского залива, вереницы лихтеров.

В половине шестого, обогнув мыс Генри, высадили лоцмана.

Суда, следующие на юг, проходят близко к мысу — между ним и банкой. Странное это побережье — отсюда до мыса Гаттерас: плоская коса отделяет внутренние воды от океана; для такого большого континента граница довольно нерешительная. Все это время капитан Эдвардес вел судно вдоль берега. Но южнее мыса Гаттерас берег уходит к западу; поэтому в три часа ночи "Архимед" распрощался с Северной Америкой и взял курс на вест-индский остров Сан-Сальвадор.