Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана, или Севильское причастие

– Как со мной поступят?

Это был нейтральный, объективный вопрос, заданный без малейшего волнения. Монсеньор Спада жестом бессилия воздел руки к небу.

– Ивашкевич, всегда такой милосердный, хотел отправить вас мелкой сошкой в какое-нибудь захолустье… – Он прищелкнул языком, давая понять, что весьма удивился бы, услышав из уст Его Высокопреосвященства что-то иное. – К счастью, у меня были кое-какие карты в рукаве. Не могу сказать, что ради вас рискнул собственной головой, но я запасся вашим личным досье и постарался максимально подчеркнуть ваши заслуги, особенно панамское дело и ту историю с хорватским архиепископом, которого вы вывезли из Сараева. Так что в конце концов Ивашкевич удовлетворился вашей формальной казнью как агента ИВД. – Квадратные плечи снова приподняли пиджак Мастифа. – Таким образом, поляк съедает моего офицера, но партия сводится вничью.

– И каков же вердикт? – поинтересовался Куарт. Он думал о том, как окажется далеко от всего этого. Может быть, это не так уж и трудно, сказал он себе. Может быть, там будет тяжелее и холоднее; но холод сидит и внутри. В какое-то мгновение он спросил себя, хватит ли ему смелости, чтобы остаться без всего этого. Начать с нуля где-нибудь в другом месте – начать таким, как есть, без защиты черного костюма, который был его формой и его единственной родиной. После Севильи проблема заключалась в том, что оставалось гораздо меньше мест, куда он мог бы отправиться.

– Мой друг Азонарди, Государственный секретарь, – заговорил Монсеньор Спада, – предлагает свою помощь. Он обещал заняться вами. Идея состоит в том, чтобы устроить вам место атташе в какой-нибудь нунциатуре – по возможности в Латинской Америке. Через определенное время, если подуют более благоприятные ветры, а я все еще буду возглавлять ИВД, я снова вытребую вас к себе… – Казалось, он испытывает облегчение оттого, что не заметил никакой реакции со стороны Куарта. – Считайте это временной ссылкой или очередной миссией, только более длительной, чем обычно. Короче, пока что вам придется исчезнуть. В конце концов, хотя дело Святого Петра и вечно, Папы и их командиры приходят и уходят. Польские кардиналы стареют, выходят на пенсию, у них обнаруживается рак… Ну, вы знаете, как это бывает. – Он усмехнулся уголком рта. – А вы молоды.

Слушая его, Куарт подошел к выходящему на террасу окну. Дождь продолжал стучать по плиткам, крыши соседних домов были словно затянуты серым покрывалом. Он вдохнул сырой воздух. Охра фасадов и площадь Испании сверкали, как написанная маслом картина под слоем свежего лака.

– А есть что-нибудь об отце Ферро? Мастиф поднял брови, словно желая сказать: это уже не в моей компетенции,

– Судя по сообщениям из Мадридской нунциатуры, адвокат, которого вы ему нашли, ведет дело довольно успешно. Они полагают, что сумеют добиться освобождения отца Ферро ввиду его преклонного возраста и отсутствия доказательств или, в худшем случае, мягкого приговора в соответствии с испанскими законами. Ведь речь идет о пожилом человеке, и имеется много моментов, которые могут побудить судей отнестись к нему благосклонно. В настоящий момент он находится в Севилье, в тюремной больнице, устроен более или менее неплохо, и есть возможность ходатайствовать о его помещении в приют для престарелых священнослужителей… У меня такое впечатление, что он отделается довольно легко, хотя я не уверен, что в его возрасте это имеет для него такое уж большое значение.

– Да, – отозвался Куарт. – Думаю, не имеет, Монсеньор Спада подошел к столу и налил себе еще кофе.

– Невероятный тип этот приходский священник. Вы в самом деле думаете, что это сделал он?.. – Он взглянул на Куарта с полной чашкой в руке. – А вот о ком больше нет никаких новостей – так это о «Вечерне». Жаль, что в конце концов вам так и не удалось установить личность этого пирата. Это позволило бы мне лучше защищать вас перед Ивашкевичем. – Он мрачно помолчал, отхлебнул глоток. – Поляк был бы страшно рад получить в зубы эту кость.

Куарт молча кивнул. Он по-прежнему неподвижно стоял у окна, распахнутого на террасу, глядя, как падает дождь, и от серого света пасмурного дня его коротко, как у солдата, подстриженные волосы казались еще более седыми. Мелкие капли воды брызгали ему в лицо,

– «Вечерня», – произнес он.

В тот – последний – вечер, спустившись в вестибюль отеля, он увидел ее сидящей в том же самом кресле, что и в первый раз. Так мало времени минуло с того первого дня, но ему казалось, что он находится в Севилье уже целую вечность. Что он всегда был здесь, как этот собор, возвышающийся на другой стороне площади. Как голуби, мечущиеся в вечернем, подсвеченном прожекторами небе. Как Санта-Крус, как река, как альмохадская башня и Хиральда. Как Макарена Брунер, которая сейчас смотрела, как он приближается. И когда, поднявшись ему навстречу, она стояла в этом пустом вестибюле, высокая, прямая, Куарт подумал, что ее присутствие все-таки волнует его до самой последней клеточки. К счастью, по думал он, идя к ней, она его не любит.