Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

Таможенница покраснела и стала еще красивей.

— Вы должны заниматься любовью, — продолжила Кира, — а вы занимаетесь ненавистью… Вам бы не хотелось сменить специальность?

— Нет, — бросила та и как-то тупо продолжила, — значит, уезжаем? А я еще смеялась на пьесах вашего сына.

— Я вам верну деньги за билеты, — успокоила Кира, — только в долларах! Хотите? Рублей у меня больше нету. А? Вы ведь любите валюту.

Таможенница не отвечала и продолжала рыться в вещах.

— Чем он там занимается, ваш сын? Чернит нашу действительность?!

— Нет, он пишет ей оды! — успокоила Кира.

Таможенница промолчала. Она молчала и что-то упорно искала. И нашла. У Киры была обнаружена маленькая палехская шкатулка с дарственной надписью «Любимой учительнице от любимых учеников».

Это была правда — любовь была взаимной.

Обнаружив шкатулку, таможенница ликовала, будто влюбилась или открыла пенициллин и, вся сияя, повела Киру к начальнику таможни. Начальник был сух, высок и напоминал тростник, но отнюдь не мыслящий.

— Та-ак, так, — он крутил в руках шкатулку, — а вы знаете, мадам, что они строжайше запрещены к вывозу?

— Что вы говорите? — удивилась Кира. — А чего вдруг?

Начальник презрительно посмотрел на нее.

— Как государственная ценность, мадам, — процедил он, — как народное достояние.

— Позвольте, — возразила Кира, — ученики преподнесли шкатулку мне, а нелюбимому государству. Это достояние мое, а не народное. Народу они дарили другое…

Начальник оставил эти слова без внимания. Он лоснился от удовольствия.

— Так, так, — повторял он, крутя в своих пухлых ладошках шкатулку, — такую замечательную штучку, значит, хотели утащить за рубеж, врагам, значит, народное достояние, сионистам, понимаете ли, русский шедевр. А вы знаете ли, гражданка, что за это вы можете попасть совсем не в Израиль, а…

Он посмотрел на Киру, как феодал на вассала.

Кира улыбалась, широко и спокойно.

— Чего это вы лыбитесь? — удивился он.

Она не отвечала. Ее начало колотить от смеха.

Начальнику стало не по себе. Розовые пальчики его вспотели и розовый лобик вспотел.

— Что это все значит? — поинтересовался он.

— Два, Сидоров! — вдруг твердо сказала Кира. — И встань-ка в угол!

В грозном начальнике страшной таможни она признала своего давнишнего ученика, вечного двоечника Саню Сидорова, с которым она так мучилась лет двадцать назад.

Саню в классе иначе, как «Слезы-сопли», не называли. У него текло отовсюду. Он ябедничал. Он доносил. И в слове из пяти букв делал девять ошибок.

Он не мог решить ни одного примера, ни одной задачи, не мог возвести в куб, путал треугольник с квадратом, но директриса требовала от Киры, чтоб та ставила ему за все это — четыре!

Потому что папа этого «Слезы-сопли» был какой-то шишкой!

Кира уже не помнила, какой…

Нет, кажется, он заведовал гаражом, где стояли «воронки». Да, да, конечно. Потому что директриса говорила, что Кира своими двойками расстраивает начальника гаража, что могут выйти из строя все машины и не на чем будет ездить арестовывать врагов народа…

А Кира отвечала:

— Ничего, придут пешком!

И ставила Сане двойки и единицы, а однажды даже ноль, хотя такой оценки не существовало.

И все равно за Павликом приехал «воронок»…

Давно это было…

И вот сейчас «Слезы-сопли» сидел перед ней.

— Встань, Саня, в угол! — властно повторила Кира.

— Саня? — начальник обалдел. — Меня зовут Александр Степанович!

И тут он осекся и вспомнил свою учительницу.

Если он кого и боялся, то ее. С тех пор!

— Ты все еще плохой ученик, — сказала Кира, — я так и знала, что ничего из тебя не получится!

— Как же, — хотел возразить начальник, — я же…

— Не спорь, когда говорит учитель, — отрезала Кира, взяла шкатулку и вышла вон.

И никто ее пальцем не тронул.

Она шла гордо, учительница той холодной страны, и ей было горько, что она воспитала начальника таможни…

Павлика обыскивали невдалеке. Он сидел прямо, нагруженный свертками, готовый к допросу — ему было не привыкать.

— Что в пакетах? — спросил таможенник. Он косил, изо рта его попахивало — он занимался своим делом.

— Кто его знает? — улыбнулся Павлик. — Надавали.

— Что значит надавали, — таможенник был недоволен, — кто?!

— Как кто? У нас, слава Богу, куча родственников. Вот это, — он приподнял пакет, — Рашель, это — Сема, а вот это — тетя Песя, нет, подождите, это от Раечки, хотя, секундочку, Раечки не было, это от Шапиро…