Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

— О чем вы говорите, — воскликнул Арбатов, — с удовольствием побегаю! И не вздумайте сами таскать чемоданы!

Какая-то неведомая сила тянула Арбатова за язык, и он уже собирался предложить Арсению Павловичу остановиться у него, именно у него и нигде больше, но Арсений Павлович закашлялся и кашлял до тех пор, пока у Арбатова не кончились монеты.

Хотелось есть. Арбатов направился в то единственное место, где собиралась местная творческая интеллигенция.

Творческая интеллигенция была в сборе. Все дружно ругали только что просмотренный спектакль и дружно сходились на том, что халтура тоже имеет свои законы.

Особенно выделялся Морковин, языка которого боялись даже маститые. Ярко и образно он смешивал с дерьмом пьесу, автора, актеров и режиссера. Последнего он назвал «дебил».

Все принялись восхвалять Морковина, особенно его последнюю пьесу, которую уже восьмой год собирался ставить один театр, название которого Морковин упорно не называл.

— Я суеверен, — пояснял он.

Особенно отмечали эрудицию, тонкий ум и свежесть восприятия автора.

Ободренный успехом, Морковин стал читать стихи, одновременно понося редакторов, не желающих их печатать.

Присутствующие отмечали эрудицию, тонкий ум и свежесть восприятия автора и ругали редакторов.

Взволнованный Морковин встал и, не расплатившись, вышел.

— Выскочка! — сказал Одинцов. Это встретило бурное одобрение присутствующих.

Стали вспоминать, как Морковин подвел, обманул, перебежал дорогу, сунул в колесо палку.

В заключение Одинцов вспомнил, как Морковин за глаза поносил его песню, и назвал Морковина ничтожеством.

Арбатова угощали. Кто-то налил. Кто-то пододвинул миноги. Кто-то бросил в тарелку огурец.

Арбатов ел, пил, молчал и думал, что как это все-таки некрасиво: не успел человек уйти — и нате!..

«Это недостойно, — думал Арбатов, закусывая миногой, — недостойно…»

Меж тем присутствующие хвалили Одинцова, выделяя такие его качества, как остроту, смелость и даже непримиримость. Одинцов вскочил и спел новую песню, написанную на его слова, параллельно ругая певцов, не желавших включать ее в свой репертуар.

Все отмечали остроту, смелость и непримиримость Одинцова и ругали болванов-певцов.

Одинцов заплатил за всех, расцеловался и вышел.

— Шиз! — визгливо вскрикнул Арбатов.

Все стали хвалить Арбатова. Особо отмечали слог и умение найти тему. Прилуцкий сравнил его с Бабелем, а Сорокин увидел в нем что-то от Валери…

Арбатову вновь стало не по себе.

«Почему шиз?! Ведь я к нему совсем неплохо отношусь… Сколько он мне одалживал. И вот сейчас…»

Ему стали противны эти рожи, и он сам. Он доел рыбу, налил себе из чьего-то бокала водки и, подняв тост за всех присутствующих, удалился. В дверях он услышал «графоман» и бурное одобрение присутствующих.

«По-божески», - подумал Арбатов и вышел.

Шел он, не глядя, и неожиданно заметил, что опять оказался у переговорного пункта. Арсений Павлович не выходил из головы. Арбатов решил сказать ему все, что думает, поставить вопрос ребром и отказаться от встречи.

В кармане было два гривенника. Арбатов похолодел, но тут же вспомнил, что в кабине номер 23 автомат испорчен уже третий день, и всего за одну монету работает сколько хочешь. Судя по всему, люди знали об этом — в отличие от других кабин в эту вился хвост. Все стояли тихо, как заговорщики, и, не глядя друг на друга, держали в руках по одной монете.

Арбатов был шестнадцатым.

Люди говорили подолгу, делали большие паузы, интересовались давно забытыми соседями, погодой. Все выходили очень довольными.

Арбатов попал в автомат около десяти. Он злорадствовал — говорить можно было сколько угодно и как бы теперь Арсений Павлович ни кашлял, ни уходил уточнять и ни докладывал о здоровье супруги — от ответа на вопрос ему сейчас не уйти! Все, довольно!

Арбатов набрал номер и твердо решил: как только снимут трубку, он, не здороваясь, скажет: «Кстати, а как там насчет повести?».

Сняли трубку и Арбатов, как мог сухо и официально, произнес: «Кстати, а как там насчет…»

— Алло, алло! — услышал он заспанный женский голос. — Кто это?

— Это Арбатов, — сказал он. — Добрый вечер. Я хотел уточнить номер вагона Арсения Павловича.

Женщина тихо сказала, что об Арсении Павловиче ничего слышать не хочет. Ей до смерти надоели все его бесконечно названивающие друзья, и какое это счастье, что он, наконец, уехал на пару дней и оставил ее в покое. К тому же, сказала женщина, такому нахальному голосу она отвечать вообще не намерена и повесила трубку…