Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Варя, здоровье может подвести где угод­но, не обязательно на Колыме. Вот я в своей деревушке жил, на материке. Вдвоем с братом одни штаны носили, босиком по снегу бегали. И ничего с нами не случалось, никто кроме ма­тери не болел. А она всю жизнь на спину жало­валась. Из-за нее смерти себе просила. Тут же, обутый, одетый, так простыл, что уже сколько времени в постели валяюсь. Тут дело в возра­сте, в нервах, да мало ли от чего может прихва­тить. Вот тот Тимурий с Кавказа, какой в вашей столовой работал, совсем к климату не был при­способлен, а небось, не болел?

— Никогда! — подтвердила Варя, добавив:

— Некогда ему было. Он работал. Да и харак­тер у человека крепкий, не гнилой. Хотя не худой и не полный. А в студеной воде вместо бани вы­моется и ничего. Никакая красота не одолевала, ни сопли, ни слюни. А мы чуть что расклеились. Сколько лет на Колыме живем, а все не приспо­собились. Закалки не получилось, хоть тресни.

— Знаешь, Варь, у нас в редакции старая женщина уборщицей работает. Она и сторож, и дворник заодно. Сутками вкалывает. К дедо­вой постели боится подходить. Как ляжет, так ребенок рождается. Вот так десяток наваляли. Нищета непроходимая, а дети, один другого луч­ше. Я это к чему клоню, детей надо было ро­жать. И чем больше, тем лучше.

— Сашок, голубчик, они тоже разными полу­чаются, хотя в одной семье живут. Глядишь, какой-то с десятка обязательно кривым будет. Как по закону пакости, обязательно паршивый уте­нок вылупится. Даже мамка так говорила, чем больше нянчишься, тем горбатее дитя.

— Игорь, ты со своим сыном много возился?

— Когда? Я его только спящим видел. Толь­ко при отъезде лицо увидел. И сразу сомненье взяло. А мой ли он? Ну да что теперь? Я не возился, как другие. Все некогда было, да и не мужичье дело детей растить. Это когда уже взрослым станет...

— Вот и опоздал. Просмотрел сына. Теперь бы вдвоем жили.

— А зачем? Мне и самому неплохо. Не хочу и не люблю жить с оглядкой.

— От кого? От сына?

— А хотя бы и от него. Я с детства никому не доверял. Даже матери.

— Врожденный чекист. Такие никогда не име­ют друзей и до старости живут одиноко. Их под­час хоронить некому. Потому что всю жизнь в сиротах, одиночками живут. Ты, пока не позд­но, меняйся. Журналисты — совсем другой на­род. Если невзлюбят, то тоже навсегда. И никогда не признают.

— Рано меня отпеваешь. Я думаю еще по­жить. Да и лет немного.

— Я не отпеваю. Предупреждаю тебя,— на­супился Иванов.

— Меня учить не стоит. Староват уже. А для себя выводы делай. Сколько раз на друзьях го­рел. Счету нет.

— Ты мои ошибки не считай. Они естествен­ные. Да и не жалею о них. Я живу сердцем, немного разумом, но никогда не по расчету, как ты. Если человек ниже рангом или по должнос­ти, даже здороваться не будешь, сочтешь для себя унижением. Вот я так не могу. Руку, как сердце, держу открытой. Пусть в ком-то оши­бусь, не велика беда. Зато от каждой встречи и знакомства выношу что-то новое.

— Вот и я так,— поддакнула Варька и, выг­лянув в окно, сказала:

— Опять Аслан приехал. Ну, тот, с Кавказа. То ли азербайджанин, то ли грузин. И вовсе не­важно, какой он нации. Здесь он свой. И горе у нас общее. Хороший человек, да только жаль, что на его пути все Бондаревы попадались. По­меньше бы таких встреч. Глядишь, пореже у лю­дей были бы встречи с Колымой.

— Пойду познакомлюсь с ним,— встал Игорь. И его на диво никто не остановил.

Едва Игорь Павлович вышел за дверь, за домом послышался выстрел. Варя пулей выс­кочила из дома, увидела почти у забора старо­го человека с ружьем, направленным под крыль­цо. Оттуда слышался отчаянный скулеж Сул­тана.

— Дед Федя! Остановись! Не стреляй, а то я тебя загроблю! Это мой пес! Какое право име­ешь его стрелять? Или ты ослеп, старая чума? Зачем домашнего пса губишь? Он мой! Не тро­гай. А то самого уделаю! — кинулась баба на охотника.

— А почему не привязываешь и метки нет у него? Где ошейник? Тогда бы не трогал. Но ведь это не пес! Сущий волк! А этих зверюг надо бить повсюду!

— Дед! Здесь мой дом и хозяйничать тут не позволю никому. Султан у меня в сторожах, мой дружок. Не смей трогать! — орала баба, доста­вая волчонка. Тот отчаянно кричал, не давался хозяйке в руки, рычал на охотника.

Кое-как Варя успокоила питомца, занесла в дом. Осмотрела. Старик задел лапу, и Султан пытался ее зализать. Но мешала боль. Мужик стоял растерянный.

— Какой черт тебя принес. Почему по чужим подворьям охотишься?

— Я думал, он случайно заскочил.