Кристофер Мур - Ящер страсти из бухты грусти

— Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.

Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.

— «Золофт». Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.

Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.

— «Золофт» — это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и «прозак». Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. — Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.

Тео потряс пузырек.

— А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.

— Не обязательно. Ингибиторы вроде «золофта» часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. — Ну все, проболталась. — Антидепрессанты — это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении — треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты — не панацея. — Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?

— Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?

— Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?

— Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?

— Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.

— И дело здесь не в лекарствах?

— Буду с вами до конца откровенной — я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?

— Э-э, нет.

— Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.

— Ладно, — сказал Тео. — Наверное, мы все узнаем после вскрытия.

В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.

— Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. — Вот это, по крайней мере, правда.

Тео понял намек и тоже поднялся.

— Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что… понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче…

— Извините. Это все, что я знаю. — Пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов.

Она проводила его до двери.

Прежде, чем уйти, Тео повернулся:

— И вот еще что. Молли Мичон — тоже ваша пациентка, верно?

— Да. На самом деле, она — пациентка окружной больницы, но я согласилась лечить ее по сниженным расценкам, потому что больница далеко.

— Было бы лучше, если бы вы ее посмотрели. Сегодня утром в «Пене Дна» она напала на одного парня.

— Она сейчас в окружной?

— Нет, я отвез Молли домой. Она успокоилась.

— Спасибо, констебль. Я ей позвоню.

— Ну, тогда… я пойду.

— Констебль, — окликнула его она. — Эти таблетки, что у вас… «Золофт» — не развлекательный наркотик.

Тео споткнулся на ступеньках, но быстро взял себя в руки.

— Верно, доктор, я и сам это понял, когда увидел труп, висящий в столовой. Я постараюсь не съесть вещественное доказательство.

— До свидания, — сказала Вэл. Она закрыла за ним дверь и разрыдалась. Пятнадцать процентов. В Хвойной Бухте у нее пятнадцать сотен пациентов принимают тот или иной антидепрессант. Пятнадцать процентов — это больше двухсот покойников. Такого допустить она не может. Она не даст больше ни одному своему больному умереть из-за ее неучастия. Если их не могут спасти антидепрессанты, то это, похоже, придется делать ей.

Теофилус Кроу писал плохие верлибры и играл на ручном барабанчике, сидя на скале у океана. Он умел воспроизвести шестнадцать гитарных аккордов и знал от начала до конца пять песен Боба Дилана, а когда нужно было взять последний аккорд, Тео разбодяживал его до вязкого жужжания. Он пробовал заниматься живописью, скульптурой и гончарным ремеслом, и даже сыграл роль второго плана в постановке «Мышьяка и старых кружев» [7] Пьеса американского драматурга Джозефа Кессельринга (1941), впоследствии — популярная комедия голливудского режиссера Фрэнка Капры с Кэри Грантом в главной роли. , возобновленной Малым театром Хвойной Бухты. Во всех этих стараниях он переживал стремительный взлет к посредственности и бросал каждое предприятие, не успев от смущения возненавидеть себя до конца. Тео был проклят душой художника и полным отсутствием таланта. Неистовая тоска и вдохновение у него имелись, а творческих средств не было.