Кристофер Мур - Ящер страсти из бухты грусти

Ну какие ужасы могут присниться дракону? Существу, которое по-своему правило планетой миллионы лет, которому жалкие млекопитающие людишки возводили храмы, существу, не знавшему иных хищников, кроме самого времени, — что может так напугать его? Назвать это — осознанием?

В дубовой рощице дракон — сексуально удовлетворенный, с животом, набитым наркоторговцами, — грезил о временах давно ушедших. У вечного Сейчас, которое он знал всегда, неожиданно появилась история. Во сне он видел себя сначала личинкой, упакованной в защитный карман под языком мамочки, пока не пришла безопасная пора выглянуть наружу под ее бдительным оком. Он видел охоту и брачные игры, те формы, которые научился копировать, поскольку его переменчивая ДНК эволюционировала не вместе с поколениями, а через регенерацию клеток. Он видел партнеров, которых съел, и трех детишек, которых родил, когда был самкой, — последнего убил теплокровный, певший блюз. Он вспомнил свое перерождение из самки в самца — не так давно. И вспомнил он все картинками, а не просто шаблонами интуиции и условными рефлексами.

Во сне он видел эти картинки — их вызвало странное совокупление с теплокровной, — и не понимал, почему. Впервые за свои пять тысяч лет он задал этот вопрос: Почему? И сон ответил ему картинкой всех океанов, всех болот, всех рек и трясин, всех впадин и гор в морских глубинах. И нигде не видел он себе подобных. И было это так же точно, как если б он парил в черном холоде на краю вселенной, где свет оставляет все надежды, а время кружится волчком, стараясь схватить себя за хвост, пока не умирает от изнеможения. Он был совсем один.

Некоторых парней секс наводит на такие мысли.

— Ох, боже мой, крысиные мозги! — заорал Гейб.

Любовная игра не предполагала такой реакции. Вэл не сразу сообразила, что ей следует обидеться: с коленями, закинутыми на уровень ушей, она была особенно ранима — при том, что сверху на ней разместился биолог, а на одной ноге драным боевым знаменем развевались колготки.

Гейб рухнул ей в объятия, и поверх его плеча она бросила взгляд на кофейный столик — не сшибли ли они ненароком на ковер винные бокалы.

— Что с вами? — Она даже не успела перевести дух.

— Простите, я только что сообразил, что происходит с этим существом.

— Именно об этом вы думали во время?.. — Да, ее чувства определенно задеты.

— Нет, не во время. Мне пришло в голову через мгновение после. Это существо каким-то образом приманивает млекопитающих с уровнем серотонина ниже обычного. А у вас сколько — треть городской популяции бегает в отказе от антидепрессантов, да?

Нет, Вэл рассвирепела, а не просто обиделась. Она скинула Гейба на ковер, встала, оправила юбку и отошла от тахты. Биолог влез в штаны и поискал глазами рубашку: ее лоскуты валялись за кушеткой. Загар у него заканчивался на линии воротника и чуть ниже предплечий. Остальное тело было молочно-белым. Гейб посмотрел на Вэл из зазора между тахтой и кофейным столиком — взгляд его умолял, точно он выглядывал из гроба, в котором его собирались похоронить заживо.

— Извините, — прошептал он.

Гейб не смотрел ей в глаза, и Вэл поняла, что биолог разговаривает с ее обнаженной грудью. Она стянула края блузки, и в мозгу ее целая батарея оскорблений подняла стволы, как по команде «товьсь», — но все орудия были заряжены злобой, и даже точные попадания бы ни к чему не привели: им обоим только стало бы стыдно. Гейб таков, каков есть, он честен, он — настоящий, и Вэл знала наверняка, что обидеть ее он не хотел. И она заплакала. Подумав: здорово, именно слезы меня до такого и довели.

Она шлепнулась на тахту и закрыла лицо руками. Гейб придвинулся к ее боку и обнял.

— Простите меня, пожалуйста. У меня такие вещи не очень хорошо получаются.

— У вас такие вещи получаются прекрасно. Просто о крысах сейчас — чересчур…

— Мне следует уйти. — И он приподнялся.

Она вцепилась в его руку мертвой хваткой.

— Вы уйдете, и я выслежу вас и пристрелю как бешеного пса.

— Тогда я останусь.